Когда Ли шепотом жалуется Алану, он отвечает:
— Не будь ханжой. Тебя весь день окружают полуголые тела. Ты хотела быть врачом.
— Дело не в обнаженной натуре, — тихонько возражает она, — а в том, что нужно притворяться, будто ты ее не замечаешь, и вместо этого рассуждать о злокачественности и так далее.
— Всего минуту назад ты просила меня притвориться, что я по-прежнему живу дома.
Лорейн подходит и крепко обнимает обоих. От нее пахнет лимонами, но это не духи — очаровательный аромат как будто испускают золотистые волосы и кожа.
— Мы так рады, что вы пришли, — говорит она, но таким тоном, как будто что-то знает или подозревает. — По-моему, потрясающие картины. Эта выставка — настоящая сенсация. А ты все так же сногсшибательно выглядишь, Алан. Не спускай с него глаз, Ли.
Хотя Алан действительно (и заслуженно) гордится своей внешностью, в последнее время он начал сетовать, что его хвалят исключительно за красоту. Окружающие, мол, даже перестали спрашивать, чем он занят в плане музыки. Ли не согласилась с мужем, но иногда ей кажется, что друзья просто не хотят сыпать соль ему на раны, поскольку он нередко реагирует весьма враждебно.
— Мои подруги просто мечтают с тобой познакомиться, Ли. Они хотят заниматься йогой.
Ли берет стакан вина и следует за Лорейн, держа мужа за руку. Она видит трех женщин, лет за сорок, которые стоят в дальнем углу и оглушительно хохочут. Видимо, они слегка подвыпили. Лорейн представляет им Ли, и одна из женщин сразу спрашивает:
— Вы пьете?
— Умеренно, — отвечает Ли.
— Как странно. Я думала, что все преподаватели йоги воздерживаются от спиртного.
Ли слышит снисходительные нотки, как будто она часами изводила эту даму нотациями о пользе воздержания.
— Наверное, зависит от того, как вы понимаете воздержание, — говорит она. Ли так и подмывает сказать, что в бардачке у нее лежит пачка сигарет, но Алану лучше об этом не знать. — Мой муж Алан.
— А вот он не кажется таким уж воздержанным.
— Алан музыкант. И автор песен.
— Как интересно. Что вы сочинили?
Для Алана этот вопрос равносилен пощечине. Люди считают музыканта достойным внимания лишь в том случае, если его песни раздаются из динамиков в магазине. Ли поспешно называет песню, которая удостоилась упоминания в титрах фильма пять лет назад.
— Никогда о таком не слышала, — говорит одна из женщин.
Ли хочется добавить: «Она была очень популярна у молодежи», — но это слишком язвительно и, к сожалению, неправда.
— А вы не боитесь, что повальное увлечение йогой через пару лет полностью прекратится, как случилось с аэробикой? — спрашивает женщина с многочисленными браслетами.
Началось.
— Йога существует не одну тысячу лет, — отвечает Ли, — поэтому она уж точно переживет Джейн Фонду.
— Правда? А я слышала, индусы придумали ее, когда увидели, как британские солдаты занимаются гимнастикой. Но я охотно постояла бы на голове ради того, чтобы стать такой же стройной. Вы оба отлично выглядите.
Ли слишком хорошо знакома с подобным обращением — завистливым и одновременно снисходительным, как будто она бог весть какая чудачка. Этот тон несложно игнорировать, и по крайней мере снисхождение собеседниц в разговоре с Ли слегка сглаживает неприятные ощущения, которые сейчас испытывает Алан.
— Готова поклясться, йога разнообразит ваш брак, — многозначительно подхватывает другая.
— Приходите в студию в любое время, — говорит Ли. — Попробуйте. Приводите мужей.
— О Господи! — восклицает женщина. — Да я с тем же успехом могу предложить ему напялить балетную пачку!
Ли улыбается и берет Алана за руку. Они подходят к Гарту и поздравляют его с выставкой. Художник обнимает Ли за талию — от этого присутствующим становится неловко.