Вдруг на душе сразу стало спокойнее. «У меня оружие и патроны. Собственно, бояться нечего, — решил я. — Во всяком случае, белым не сдамся. Умру, но прежде уложу их порядком! — Тут я инстинктивно приподнял винтовку и пощупал револьвер. У меня еще было свыше двухсот патронов и три ручные гранаты. — Хватит! А взвод тоже не подкачает. Никто из ребят до последнего дыхания не сложит оружия».
Пошел снег. Он падал большими хлопьями и, все усиливаясь, вскоре толстым слоем покрыл землю. Вокруг стояла такая тишина, что, казалось, слышно было падение снежинок. Я встал, отряхнулся и собрался идти. В этот момент вдруг впереди раздался шорох. Метрах в ста от меня мелькнуло что-то. Я присел и всмотрелся. Еще нельзя было различить, человек это или зверь. Я беспокойно раздумывал, как быть. Если это враг, я уложу его. Тут-то уж выбора быть не может. А если это зверь — ну там волк, медведь или рысь, — то дело сложнее: не убить его нельзя, а убьешь, выстрелом обнаружишь себя и привлечешь внимание противника. Сильно волнуясь, я заметил, что неведомое существо направляется в мою сторону. Это был человек. Я осторожно оттянул затвор и прицелился, ибо это вполне мог быть вражеский дозор, противник ведь занял район. Когда человек приблизился ко мне метров на тридцать, я собрался выстрелить, но вдруг услышал знакомый голос:
— Дядя Лю, дядя Лю!
Это был Вова. Радость переполнила мое сердце. Мне не верилось, что он пришел за мной. Может быть, померещилось? Ведь, черт возьми, мальчик повел взвод.
— Дядя Лю, дядя Лю, — снова послышался голос, и я убедился, что это действительно наш связной.
— Вова, это ты? — откликнулся я смело.
— Да, это я, дядя Лю. Быстрей идите сюда, дядя Лю!
Мне показалось, что с меня свалился тяжелый груз.
Усталость как рукой сняло. Я в один дух пробежал расстояние, отделявшее меня от Вовы, и крепко обнял его.
— Вова, сынок! Это ты! А где ребята? — заговорил я.
— Дядя Лю, тише. Противник близко. Идите за мной, — прошептал мальчик.
Мы двинулись вперед по глубокому снегу. Только когда отошли довольно далеко, Вова ласково обратился ко мне:
— Дядя Лю, я знал, что вы упали в овраг. Я сперва взвод вывел на лесную дорогу, а теперь за вами пришел. А то нас перестреляли бы. Не поранились?
— Нет. Спасибо, Вова. Ты настоящий храбрец!
— Пойдемте быстрее. Скоро овраг кончится, и мы выйдем на дорогу, — сказал связной.
Двигаясь ощупью, мы примерно через час вышли к концу оврага. К этому времени поднялся ветер и усилился снегопад. Выходя из оврага, Вова вдруг шмыгнул за дерево и жестом велел мне немедленно присесть. Мимо, слева, проскочила повозка, на которой, как мы заметили, сидели четверо и был установлен станковый пулемет. Вова сказал мне:
— Это свои. С красными околышами на фуражках. Один из них даже, кажется, китаец, очень похож.
Пройдя быстро километра три — четыре, мы на опушке лесочка догнали свой взвод. Товарищи очень обрадовались нам. Все, каждый по-своему, выражали свое восхищение Вовой.
— Вова, сынок, ты с честью выполнил свою задачу. Мы все благодарим тебя. Теперь тебе надо идти домой отдохнуть, — оказал я мальчику.
— Нет, я сейчас не могу идти домой, — ответил он и, посмотрев на небо, добавил: — Сейчас уже полночь и медлить нам больше нельзя. Отсюда до лесопилки еще тридцать пять километров. На рассвете вы будете там. Идемте, я покажу вам дорогу.
Когда Вова правел нас через большой участок густого леса, мы увидели впереди смутно выделявшуюся серую ленту проселочной дороги, уходящую влево, на северо-восток.
— Вот эта дорога ведет на лесопилку. До свиданья, дядя! — звонко проговорил Вова.
— Вова, ты не пойдешь с нами? — спросил кто-то из бойцов.
— Нет. Вы там увидите моего папу Шецкова Ивана Ивановича. Скажете, что мы с мамой перешли к старшей сестре. До свидания, дяди!
Вова помахал нам рукой и зашагал обратно к лесу. Мы, взвод китайцев, судьбой заброшенные в незнакомую страну, глотая слезы, стояли на месте и смотрели ему вслед до тех пор, пока он не скрылся в бескрайнем лесу.
Литературная запись Цзяо Е.
Коу Си-тин
Мои товарищи по оружию
Перевод Д. Поспелова
Я навсегда запомнил великий семнадцатый год.
В то время мне было 30 лет, работал я в дальневосточном городе Хабаровске, жил на небольшом постоялом дворе. Однажды вечером на постоялый двор прибежал встревоженный Ван. Не успел я и рта раскрыть, как он, с трудом переводя дух, выпалил:
— Дружище Коу, очень срочное и важное дело, надо поговорить с тобой.
Я хотел было спросить, что за дело, но он огляделся, молча взял меня за руку и вывел на улицу.
Выйдя из ворот постоялого двора, мы медленно пошли по улице. Щербатый Ван приглушенным голосом говорил, что сегодня после полудня он вез дрова из лесу и в пригороде наткнулся на толпу людей, окружавшую оратора. Он пробрался поближе к говорившему, но услышал только две — три фразы, так как все кончилось и люди стали расходиться. Ван спросил у одного крестьянина, о чем говорили. «Красная партия готовит восстание, — сказал тот. — Будем изгонять помещиков и капиталистов, свергать правительство, обманывающее и притесняющее народ, защищать бедных. Этот человек говорил сейчас, что мы должны подготовиться и приступить к делу».
Сердце Вана наполнилось радостью от таких слов. Он быстро отвел лошадь к хозяину, а сам побежал на постоялый двор поделиться со мной этой новостью.
Когда он поведал мне об этом, на душе стало легче, и у меня невольно вырвалось:
— Здорово! Всю жизнь мы были козлами отпущения, а вот теперь красная партия поднимает восстание. Нам надо к нему присоединиться.
Видно было, что Ван согласен со мной. Я предупредил его, чтобы он не болтал об этом, и мы расстались.
На сердце было тревожно. Вернувшись домой, я выпил чаю и лег спать, но долго не мог уснуть. Слова, сказанные Ваном, не давали покоя. Нахлынули воспоминания о прошлом, о юных годах. Отца и мать жестоко эксплуатировал помещик, всю жизнь они страдали, никогда сыты не были, с каждым годом все глубже залезали в долги. Четырнадцати лет я начал учиться на плотника, а шестнадцати оставил деревню и отправился на заработки в Харбин. Потом поддался обману русских капиталистов и попал на угольные шахты у Никольск-Уссурийского (ныне Уссурийск). Работать на шахтах было тяжело, а денег почти не платили и никогда не давали есть досыта. Полиция следила за каждым шагом рабочих. Я не мог вынести этих мучений и сбежал в лес, но заблудился и попал в руки полиции. Меня жестоко избили и отправили обратно на шахту. На следующий же день подрядчик погнал меня на работу. Через несколько месяцев я, рискуя жизнью, снова бежал и возвратился в Харбин. Но в Харбине, как и раньше, не мог найти работу; жить было не на что.
Спустя два — три месяца из России приехал вербовщик набирать плотников на строительство казарм в Благовещенске. Я завербовался и снова поехал в Россию, но только потому, что подвернулась плотничья работа. В Благовещенске работал больше года. За это время сэкономил на пище и одежде 200 рублей. После окончания строительства работал по ремонту судов. Здесь при расчете подрядчик не только не заплатил мне и другим рабочим, но обманным путем забрал все ранее накопленные деньги. Потом я работал в Хабаровске, немного научился говорить по-русски, мог без помощи китайских подрядчиков находить себе работу и думал, что теперь, возможно, будет немного лучше. Однако известно, что вороны во всем мире черные: русские богачи тоже обманывали и притесняли нас. Выполнишь работу, а тебе за это или гроши заплатят, или вовсе ничего не дадут.
Так сказанные Ваном слова воскресили в моей памяти прошлое, и я не мог больше сдержать свой гнев. Бедных всюду тиранят, обманывают, унижают. Чтобы избавиться от этого, я готов был идти на смерть. Поэтому я твердо решил принять участие в революции. На следующий же день надо было найти Вана и поговорить с ним. Только я собрался идти к Вану, как он явился сам. Мы посовещались и решили идти в сопки партизанить.