В то же мгновение, не давая противнику опомниться, Фридрих сделал ложный выпад. Защищаясь, тот на какую-то долю секунды открылся. Мелькнула шпага, и на низком лбу господина фон Краценау загорелся шрам, похожий на клеймо.
Еще удар, и шпага вылетела из руки Краценау.
– Вот так-то, малыши. – Энгельс приподнял крышку конторки, взял конверт и написал адрес Греберов. Прежде чем запечатать письмо, еще раз прочел строки о вчерашней дуэли. А что, знатно он отделал высокородного хама! Воспоминания о дуэли все еще волновали, но уже не так, как вчера.
– Энгельс! Господин Лейпольд сказал, чтобы вы написали письмо в Мадрид.
– Хорошо. Где накладная?
Мелькают костяшки на счетах: трак… трик… трак… трик… трак…
Мысли текут медленнее. Выведя в итоге последнюю цифру, Фридрих задумался.
Нет, он вовсе не жалеет о дуэли… Но это все не то…
Размашисто написал по-испански: «Многоуважаемый господин Фернандес».
Жирная чернильная капля легла на бумагу, поползла. Фридрих поднял перо, держа его как копье. Вот оно, его оружие. По совести, оно неплохо послужило: статьи и стихи в «Литературной газете» и «Телеграфе» славно разворошили этот муравейник. Бланк даже позавидовал.
Фридриху вдруг представился Бармен, их гостиная, злые глаза «братьев по вере»… Бр-р-р! Он-то вырвался из этой тюрьмы, но Бланк и другие все еще заперты в ней. А что? Разве он не может им помочь?.. Нужно попробовать.
В книжной лавке, как всегда, людно, никто не обращает на него внимания.
– Добрый день, господин Фихте. Мне нужны книги по этому списочку.
Книготорговец, шевеля губами, прочел, взглянул поверх очков на покупателей, рывшихся на полках, перевел взгляд на юношу. Тот бесстрастно рассматривал книги на прилавке. Нагнувшись и понизив голос, господин Фихте с интересом спросил:
– Молодой человек, вы случайно не цензор?
– Ну что вы! – любезно откликнулся Фридрих.
– Странно! Такой полный список запрещенных книг…
Фридрих терпеливо ждал. Он знал: прелюдия нужна, чтобы запросить побольше.
Уже заворачивая книги в пакет, хозяин заметил:
– Может, вам, молодой человек, картиночек поискать? Ну, знаете, этих самых? Они, правда, тоже запрещены и достаточно дороги, но, поверьте, за сотню их куда меньше кара, чем за одного «Менцеля-французоеда».
Голос его звучал искренне.
– Ах, если бы вы предложили мне их с самого начала, – усмехнулся Фридрих.
На зимней обледеневшей мостовой у самых дверей лавки пожилая служанка потеряла равновесие, взмахнув кошелкой, вскрикнула. Энгельс подхватил ее. Пакет с книгами скользнул вниз, бумага развернулась… Благословляемый женщиной, Энгельс подобрал книги, выпрямился и в нескольких шагах от себя увидел барона. Тот указывал на него стоявшему рядом чиновнику и что-то тихо говорил…
Фридрих, словно не заметив их, направился к рыночной площади, вошел в крытую галерею и смешался с толпой.
Спустя некоторое время извилистыми узкими улочками он подходил к порту. Отыскал суденышко, готовое к отплытию. Вместе с деньгами вручил хозяину пакет.
– Передайте лично, в собственные руки… Адрес помните?
Прощаясь, он взглянул на небо. Тучи такие же свинцовые, как волны за бортом.
– Похоже, идет крепкая буря?
Бородатый шкипер сбил назад непромокаемую шапку.
– Э, господин студент! В такую погоду только и ходить с моим товаром. – Он показал на забитый тюками трюм. – Ни одна таможенная ищейка не сунется.
Фридрих соскочил на причал, помахал рукой вслед суденышку. «Смелый парень этот контрабандист, – подумал он. – На пирата похож. Деньги-то он берет немалые. А не будь всех этих лоскутных государств?.. Выходит, мошенники и короли наживаются на одном и том же».
По трапу океанского парусника поднималась вереница плохо одетых, продрогших мужчин, женщин, детей…
Эмигранты. Им не нашлось места на родине, и короли милостиво отпустили их.
Ненависть подступила к горлу Фридриха, ненависть – в строках его писем Греберу: «О, я мог бы рассказать тебе интересные истории на тему о любви государей к своим подданным. От государя я жду хорошего только тогда, когда у него гудит в голове от пощечин, которые он получил от народа, и когда стекла в его дворце выбиты революцией».
Вильгельм Гребер пытается урезонить друга: зачем вмешиваться в политику? Не разумнее ли жить, не подвергая себя опасностям?
Черт возьми! Эх, Вилли! Ну, что ж! Ты-то, конечно, получишь сельский приход, будешь мирно прогуливаться каждый вечер с госпожой попадьей и маленькими поповичами. Будущее, достойное зависти! Такая сила духа, мужество… Эх, герои! Его насмешки беспощадны в этом – одном из последних – письме.