Но сегодня нужно еще закончить книгу профессора Ганса. Открыв ее на заложенной странице, Карл лег и принялся читать. Короткое пламя ровно освещало комнату. Книги повсюду: на столе, на полке, на полу…
Те двое, что приходили за ним, удивлялись:
– Господи, Карл, зачем это тебе?
– Смотри: философия… искусство… Слушай, этого же нет в программе.
Привыкли учить «от сих до сих». Чудаки, не могут понять, сколько радости приносит мысль, рожденная прочитанным, – своя мысль! Ведь чтобы стать юристом, нужно понять, как возникают правила и требования, предъявляемые к людям государством. Разобраться в этом нужно обязательно, хотя бы потому, что даже профессора, чьи лекции Карл слушает в университете, высказывают порой совершенно противоположные мнения. Он ищет объяснения в работах философов. Ведь это их задача – объяснять обществу, во что оно должно верить, к чему стремиться.
Но книги эти написаны тяжеловесно, и основная идея часто заслонена массой второстепенных суждений. И Карл, словно старатель, настойчиво отыскивает золотые крупицы обогащающих его идей.
Однажды он попытался сам составить стройную схему права. И лишь когда рукопись была готова, понял: все не так. Не так потому, что вся его система напоминала письменный стол с множеством ящиков. Выдвигая ящики, он аккуратно наполнял их идеями своих учителей и философов: сюда – Канта, туда – Фихте… Но ведь жизнь так изменчива…
Значит, чтобы изучить философию права, надо внимательно всмотреться в жизнь, разобраться в ее закономерностях. Но боже мой, сколько еще непрочитанного! Карл оглядывается на груду книг. Она напоминает ему бастион невзятой крепости. Но взять ее нужно обязательно. Дневных часов не хватает, приходится работать по ночам.
За этот год в Берлине он похудел, осунулся, почти не бывал на воздухе. Последнее время болят глаза, буквы расплываются…
Карл подчеркивает наиболее интересные места, делает поспешно пометки в тетради. Не упустить мысль! Сейчас, увлеченный суждениями философа, он чувствует, что наука неодолимо влечет его к себе. Юноша положил книгу, приподнялся, опираясь на руку. В памяти всплыли вдруг строчки стихов, написанных им в одну из таких ночей:
В окне темнота сменилась предутренней серой дымкой. Слова наполняли комнату, как призывный звон колоколов:
Карл встал за новой книгой. Тонкий коптящий язычок пламени лизал ламповое стекло у горловины. Как болит голова! И в глазах страшная резь. В какое-то мгновение ему показалось, что все обрывается, летит куда-то вниз. Стоп! Как там дальше?
Карл распрямил руки, сделал выпад, словно фехтуя. Сразу закружилась голова… И поташнивать стало. Наверное, оттого, что давно не ел. Двинулся к полке, где должна быть еда. Но есть ему не хотелось, и, передумав, он направился к умывальнику. Сейчас бы искупаться в Рейне…
Закрыл глаза и увидел серую полосу воды, пристань, идущий вверх по течению корабль. Надо им сказать, что ему в Трир, ему очень нужно в Трир. Там Женни… Она еще ни разу не написала ему… Но кто-то кричит – скоро Кельн… Карл потерял сознание.
На берегу Вуппера
– Фридрих! Я требую, чтобы ты перестал читать богомерзкие книги. Им не место ни в твоей душе, ни в моем доме.
Длинноногий голубоглазый юноша опустил голову. Непонятно, чего больше в его позе – почтительности или упрямства.
– Ты слышишь?
– Гёте – великий поэт.
В голосе фабриканта Энгельса – злость, не подобающая истинно верующему протестанту.
– Ты будешь наказан! Иди.
Мать робко поглядела вслед сыну.
– Знаешь, Эльза, мне иногда становится страшно. Он в общем хороший малый. Но такое своенравие…
– Мальчику только шестнадцать! Он еще изменится…
– Ну, для тебя он всегда останется ребенком. А я боюсь, что чрезмерное образование испортит мне сына.
А сын уже мчался в гимназию.