Итальянец, подаваясь вперед, точно желая сделать важное заявление, однако все так же разглагольствовал о своей родине:
– Мои родители всегда ездят в отпуск в августе. Вот уже сорок лет в одно и то же место, в Тоскане. На воды. Многие сицилийцы ездят в одно и то же время на воды. Так что у нас на Сицилии нет смысла устраивать посиделки в саду летом, в августе.
Казалось бы, итальянцы – красивый народ. Но вот сидит Энрико с бледными пухлыми руками, похожими на чищеные рыбины, с венчиком всклокоченных черных волос вокруг лысой макушки. И со своими сплющенными, неправильными и приметными чертами лица выглядит сущим недоразумением. Назия знала: в зависимости от места и обстоятельств один и тот же человек может производить совершенно разное впечатление. Энрико, объясняющий Аише в прокуренных кафе и библиотеках туманного Кембриджа, как все устроено в мире и как сделать его лучше, вполне мог ей понравиться. На мгновение Назия представила: вот он, с лицом, выражающим абсолютную убежденность в собственной правоте, крошит в пальцах кусочки кекса с цукатами над дымящейся чашкой чая и отправляет их в рот – а напротив, внимая, сидит Аиша. В воображении Назии у Энрико были шарф, коричневое пальто с капюшоном и шерстяные перчатки. Не тот человек, с которым можно вить семейное гнездо. Другое дело – слушать его речи во временном съемном обиталище с обоями, которые выбирала не ты. Публичный оратор, умеющий обильно и убедительно жестикулировать. Аиша стояла у окна, совсем отрекшись от своего итальянца. Завтрашний разговор в поезде будет вялым и кислым.
– Это тоже на Сицилии? – вежливо уточнил Шариф.
– На Сицилии?! – переспросил Энрико с легким изумлением.
Точно не он только что говорил о Сицилии, точно затрагивать эту тему – вообще из ряда вон и чуть ли не дурновкусие.
– Ну, в том месте, о котором вы говорили. Куда ездят отдыхать ваши родители.
– Нет-нет, – поправил Энрико. – Я же сказал, что в Тоскане.
– Надо же, – сказал Шариф.
И не добавил ни слова, лишь улыбнулся. Как всегда, когда не особенно хотел продолжать разговор сам и предоставлял собеседнику право решать, что дальше. А мог бы и поведать, как два года назад они ездили в отпуск в Умбрию, где он научился говорить Buon giorno[1] и Buona sera[2]. Энрико не заметил этого и пустился в разъяснения.
– А кто это там за забором? – спросила вдруг Аиша, не оборачиваясь. – Он уже целую вечность торчит на этой лестнице.
– Мы толком не общались с соседями, – пояснила Назия Энрико. – Здоровались, извинялись за строителей. Он ведь говорит с близнецами? У него такое странное имя, я даже и не запомнила.
– Это они с ним говорят, – ответила Аиша. – Пойду заберу их в дом.
– Аиша уже показывала вам сад? – поинтересовалась Назия. – Увы, садовники из нас никакие. Пришлось нанять человека. Приходит дважды в неделю. Но сад очень мил. Вы интересуетесь садоводством, Энрико?
Но Энрико не интересовался. А о саде своих родителей на Сицилии помнил только то, что там росли лимон и жасмин, который летом так сильно пахнул, что он не выдерживал и начинал чихать.
– О, жасмин! – Шариф сам призвал себя вернуться к разговору, что-то припоминая. Голос его звучал так ласково и напевно, что сердце Назии исполнилось любви к мужу. Но он снова умолк. Аиша вышла из комнаты и сразу же направилась через свежеподстриженную лужайку к близнецам, которые болтали с соседом через забор. Назия очень надеялась, что до завтрашнего поезда, на котором уезжали Аиша и Энрико, улучит несколько минут наедине с дочерью.
В этом доме они сумеют прожить до конца своих дней. В нем есть комнаты для всех троих детей и общая детская или вторая гостиная, которую можно отремонтировать собственноручно, пусть Аиша уже и не живет с ними.
– И сад такой милый, – заметила Назия, когда они отъезжали от дома, а агент по недвижимости радостно махал им, стоя возле своей машины.
– Садом надо заниматься, – ответил Шариф с такой интонацией, точно надеясь, что рано или поздно им с женой самим захочется садовничать. – У твоего деда был очень красивый сад. Странно, что никому из вас не передалось его таланта.
– Нана не был садоводом. За садом ухаживал садовник – вот в чем все дело. Двенадцать клумб цветущих растений, а когда они отцветали, садовник их выдергивал. Не то что англичане, которые поливают сухие прутики, надеясь на лучшее.
– Ну, – сказал Шариф, – кто бы ни ухаживал за садом, он был хорош.
– Сад твоего отца в Данмонди тоже был хорош, и, думаю, тоже из-за садовника. Надо бы и нам нанять.