Впоследствии Вера никак не могла вспомнить по порядку, как произошло то, о чем еще долго говорили потом в институте. Видимо, Костя не совсем еще пришел в себя после удара, потому что парню удалось вырваться. Тяжело дыша, он отскочил в сторону, и Вера увидела, как в руке у него появилось что-то, тускло блеснувшее в неверном свете фонарей. Не помня себя от ужаса и ненависти, она изо всех сил вцепилась в отведенную чуть назад руку и повисла на ней всем телом. Последнее, что Вера почувствовала, были чужие жесткие пальцы, сдавившие ей шею так, что лицу сделалось горячо и стало трудно дышать. В следующее мгновение пальцы у нее на горле разжались, и она ударилась головой о мостовую, отброшенная сильной рукой.
«Дело», о котором говорил Раздолин, действительно оказалось довольно несложным. Проехав несколько остановок, они сошли с трамвая, и Раздолин исчез, оставив их с Николаем около какого-то магазина. Закурив, Звонцов отвернулся от насупленного Николая, что-то бурчавшего сквозь зубы, и стал разглядывать прохожих.
Из раздумья его вывел тяжелый толчок.
— Садись, — Николай кивком показал на остановившуюся около них «Победу», — поехали.
Они устроились на заднем сиденьи, машина плавно тронулась с места. За рулем «Победы» сидел Раздолин.
— Заседание, посвященное разбору предстоящей операции, объявляю открытым, — Раздолин закурил и выбросил спичку в окно машины. — Информационное сообщение сделает уважаемый товарищ Коля.
Николай хмыкнул.
— На повестке дня — «скок», другими словами кража, — начал он в тон Раздолину, — место совершения — набережная Яузы. Ясно?
— Пока нет, — Звонцов осторожно отодвинулся от Николая и повернулся к окну.
— Ничего, поймешь, — Николай не выдержал намеченной Володькой манеры разговора. — Твое дело такое: приедем на место, станешь, где покажу. Никуда не отходить, понял. Вот так. Там один получил квартиру, а сам на даче, жиры нагуливает. Я поднимусь по лестнице пустой, без чемодана. И такой же уйду. Ясно.
Петр начинал понимать.
— А если нас застукают? — он поймал себя на том, что начал говорить их языком, и невольно покраснел.
— Это исключено, — небрежно бросил Раздолин, осторожно объезжая переходившего улицу прохожего. — Все продумано до мелочей. Николай берет шмотки и выкидывает их в окно. Завернет там в ковер, одеяло, ну, что помягче. Ты их подбираешь и ко мне. Я буду на набережной у спуска.
Звонцов вздохнул.
— Ну, что ж, попробуем.
— Только без фокусов, — покосился на него Раздолин. — Стоять, как гвоздь, и никаких. Теперь так: двор там пустой, захламленный, народа не бывает. Окно крайнее, на третьем этаже. Когда оно откроется, зажжешь спичку. Если кто будет рядом — переждешь.
Николая высадили около большого дома, часть которого еще находилась в лесах. Он посмотрел на часы и небрежной походкой направился к крайнему подъезду. Подождав, пока хлопнула парадная дверь, Раздолин развернул машину и повел ее в объезд. Остановились на набережной, неподалеку от гранитного спуска к реке.
— Смотри, — Раздолин вышел из машины и огляделся. — Видишь, вон, сразу над забором. Балкончик и рядом окно. Сейчас через забор, и там. Только без шума. Встанешь шагах в пяти, и смотри. Как откроется окно, закуришь. Да спичку подержи подольше. Кстати, папиросы давай сюда. Одной обойдешься. Ну, валяй.
Он подставил широкую спину, и, слегка подтянувшись, Звонцов через минуту оказался на условленном месте.
С реки тянуло сыростью. Петр поднял воротник пиджака, засунул руки в карманы. Стоять одному посредине темного и разрытого вдоль и поперек двора было неуютно и немного жутко: все время чудилось, что за ним кто-то наблюдает, укрывшись за насыпанной неподалеку грудой битого кирпича. Он хотел было обойти эту загадочно темневшую кучу, чтобы посмотреть, что за ней находится, но вспомнил слова Раздолина и остался на месте.
Наконец, слегка стукнув форточкой, наверху открылось окно. Петр напряг зрение и увидел в темном оконном проеме силуэт с чем-то белым в руках. Спрятав в ладонях коробок, он чиркнул спичкой и держал колеблющийся неверный огонек до тех пор, пока пальцам не стало горячо. Большой белый узел мягко стукнул в двух шагах от него, и Петр, оглянувшись, в несколько прыжков достиг забора.
Передав сверток Раздолину, он забился в угол машины и, переведя дыхание, дрожащими пальцами стал разминать папиросу. Чиркнув спичкой, Петр уже собирался жадно затянуться, когда услышал снаружи негромкий разговор.
Сердце стучало так громко, что он не разобрал первых фраз, и только сказанные звонко и требовательно слова «Мы — народная дружина» отчетливо и ясно дошли до его сознания.