Как назло, не ладилась работа. Резцы выходили из строя один за другим. Петр совсем запарился, то и дело бегая к точилу, и не заметил, как к нему подошла Катя Иванова, культорг.
— Привет, Петенька! Ты завтра свободен?
Звонцов вытер рукавом разгоряченное лицо.
— Здравствуй. А что?
— Да вот на завтра есть билеты на «Кремлевские куранты» в Художественный. Пойдешь? Деньги с получки.
— Ну, что ж, можно. А кто идет?
— Много! — Катя махнула рукой, — И наши, и из ремонтного, и сборка. А тебе кто нужен?
Петр через силу улыбнулся.
— Ты, например.
— Ну, тогда все в порядке. Значит, пойдем?
— Пойдем, — Звонцов поглядел ей вслед и повернулся к станку, поймав себя на мысли: «А может, поведут… только не в театр».
В обед Петр зашел к мастеру. Тот сидел один, развернув газету, и пил чай из старой жестяной кружки,
— Заходи, чаю хочешь?
— Нет, спасибо.
— Ну, как хочешь. Знаешь, зачем я тебя звал? — мастер откусил сахар, бережно положил огрызок на газету.
— Нет…
— Вот и зря. А должен бы знать, в коллективе живешь. Так вот, на днях получаем партию новых станков. Разумеешь?
— Ну? — Петр еще ничего не понимал, но страх, ухвативший холодной лапой его за сердце, медленно проходил. Иван Николаевич допил чай и отставил в сторону кружку.
— В первую очередь будем менять станки у передовиков, активистов, понял? Ну, вот. А про коммунистические бригады слыхал?
В конторку заглянул Васька Егоров, комсорг.
— Иван Николаевич, не помешаю?
— Заходи, чего там. Вот, Звонцова агитирую в вашу бригаду. Ты как?
— Что ж, поговорить можно, — Егоров повернулся к Петру. — Условия знаешь?
— Слышал… Жить и работать…
— Вот-вот. И жить, и работать. Но не так, как некоторые у нас, от звонка до звонка. Работать и жить по-коммунистически, — Егоров поднял палец. — А как это понимать?
— Ты подожди, — перебил его Курдюмов. Он старательно свертывал махорочную самокрутку, стараясь, чтобы не просыпать табак на пол. — Он ведь еще не сказал, что согласен. Может, ему это и ни к чему. А, Петя?
Звонцов смутился. События вчерашней ночи вдруг отчетливо встали перед ним, и он почувствовал, как медленно до самой шеи заливается горячей краской.
— Что ж, разве я что говорю? Только обождать бы немного, подготовиться мне… Дело-то непростое.
Егоров широко улыбнулся.
— Вот и хорошо. А подготовиться, конечно, нужно. Только, чур, уговор, не давши слова — крепись, а давши — держись. Понял?
— Я думаю, что нам за него краснеть не придется, — снова вмешался мастер, выпустив в закопченный потолок конторки голубоватую струю едкого дыма. — Парень солидный, слов на ветер не бросает. Значит, даем ему станок, так? А насчет бригады еще поговорим. Ну, добро.
Из конторки Звонцов и Егоров вышли вместе. Егорову не терпелось сразу же поговорить о работе в молодежной бригаде коммунистического труда, которую решили создать в цехе на последнем заседании комитета комсомола, но Звонцов его почти не слушал.
Какой же он дурак! Сам обособился от людей, выдумал какие-то обиды, счеты. Вчера еще, как последняя скотина, жаловался Раздолину на ребят: дескать, не оценили, не поняли! Нашел, кому плакаться… А ребята к нему с открытой душой, давеча вот Катюша, а теперь и Егоров. И Иван Николаевич тоже заботится, как будто у него других дел нет. Теперь вот узнают… А, что говорить! Звонцов круто повернулся и пошел к своему станку, оставив Егорова посредине цеха.
После работы Петр долго бродил по улицам, одолеваемый невеселыми мыслями. Домой он пришел поздно. Матери дома не было, ушла к знакомым смотреть телевизор.
Нюрка весело хлопотала, собирая на стол, и время от времени поглядывала на брата блестящими глазами, словно собиралась и не смела что-то сказать. Наконец, она не выдержала. Когда Петр потянулся за вторым, она подошла к нему сбоку и тронула за рукав.
— Петь, ты не будешь сердиться?
— Ну, чего, говори. Натворила что-нибудь?
— Ага. Ты мне одолжишь двести рублей до стипендии? Я отдам, ты не думай.
— Двести? А где я возьму?
— Да тебе и брать не надо. Вот, посмотри.
Она открыла сундук и откуда-то из-за простыней и полотенец достала небольшой сверток,
— Что это?
— Кофта, хорошая, правда? Это для мамы. Она еще не видела, решила до тебя ничего не говорить. Вот она обрадуется.
Как-то недавно Нюрка сказала, что хорошо бы купить матери что-нибудь теплое к зиме. Петр тогда согласился, и они с Нюркой долго прикидывали, как выкроить деньги, чтобы мать ничего не узнала до самой покупки.