- Да не возьмет ее никто, - замахал руками Добрыня. - Возвращаться назад, какой крюк давать! И котомка твоя, точно, не украдена. Сам небось ее по пьяни где-нибудь забыл.
- Как по пьяни?! Окстись, Добрынюшка! - вскинулся Микула. - Да никто меня вовек перепить не мог!
- И в гостях у нас ты также говаривал, - коварно улыбнулся Добрыня.
- Ну да, - кивнул Микула. - Говаривал.
- А Добрыня и тогда тебя подначивал, - вспомнил Илья. - И побились вы об велик заклад. Кто кого перепьет, вы поспорили, - припомнив подробности, Илья схватился за голову. - А скатерка-то у нас ведь самобранная. Богатырь все пьет - не напивается. Зелено вино все не кончается.
- Да чего вы тут напраслину городите. Нешто мог я напиться до беспамятства?
- Так ответь мне, Микула Селянинович, кто из нас тогда заклад великий выиграл? - торжество зазвенело в голосе Добрыни.
Микула замолк. Напряженно задумался. Алене даже стало его жалко.
- Не помню, - оратай выглядел совершенно растеряно.
Добрыня уже торжествующе расправил плечи, но поймал суровый взгляд Ильи. Задумался. И тоже помрачнел лицом.
- Ведь и я того не помню, Микулушка.
- Охо-хо, ребятки, горе горькое - богатырь, пианый до беспамятства, - укоризненно потряс бородой Илья. - А сума твоя переметная и правда, либо у нас в дому, либо где в лесу Заповедном валяется. Как бы вор-злодей какой ни тужился, все равно она с места не сворохнется. Как и та твоя соха неподъемная. Так что дальше, Микулушка, поехали.
Они снова устремились в путь богатырским скоком, но не прошло и дюжины прыжков, как Илья натянул поводья. На пути у них, в чистом поле стоял черный шатер. А вокруг шатра бегал, громогласно ругаясь и размахивая руками, здоровенный усатый детина.
- Исполать тебе, добрый молодец, - произнес Илья, когда пыль вокруг остановившейся почти у самого шатра кавалькады рассеялась.
- Исполать и вам... - черноусый подозрительно окинул их взглядом, - люди добрые. Вы откуда? Чего вам надобно?
Богатыри удивленно переглянулись.
- "Вы откуда, чего вам надобно..." - ворчливо передразнил его Добрыня. - Вроде русский человек, вроде плечи, да ухватка богатырская. Что ж гостей-то не приветишь, не поклонишься? Не учен ли ты учтивости да вежеству? Али вовсе басурманский сын?
- Ты постой, Добрынюшка, свирепствовать, - прервал его Илья. - Это ж мой названый брат! Храбрый богатырь Дунай Иванович. Ведь двенадцать лет мы с ним не виделись. Похудел-то как, болезный, весь спал с лица. Может, с ним какое горе приключилося? Да от горя черны очи помутилися? Расскажи нам, что случилось, добрый молодец? Что с тобою за обида, что за горюшко? Отчего по полю бегаешь, ругаешься?
- Уж ты мой названый брат, да Илья Муромец! Я служил у короля ведь ляховкицкого, я служил у короля ровно двенадцать лет: еще три года служил ведь я в придверниках, еще три года служил я в предворотниках, еще три года служил я в портомойниках, еще три года служил я в приключннках. И подарил мне король ведь черной шатер, и подарил мне король бочку с зеленым вином, и подарил мне король чарочку позолочену, подарил он мне еще дубовый столб, и в столбу колечко позолочено.
"Эх, такой здоровый шкаф, да в портомойниках, - удивилась Алена. - Тут уж точно, похудеешь, да спадешь с лица... Тьфу ты! Заразилась былинным слогом. Пообщаешься с этими богатырями..."
- Так теперь ты, брат, со службы направляешься? Что ж с тобой за горе приключилося? - продолжал расспрашивать Илья.
- В чистом поле я гулял, да охотился. А приехав к шатру, опечалился. Подарил король мне бочку - тридцать три ведра. Тридцать три ведра да зелена вина... - Алена отчетливо услышала, как все три богатыря громко сглотнули. - И вина-то ведь было малость отпито. Малость отпито, да чуть пригублено...
Лицо Микулы Селяниновича словно окаменело. Его пронзила страшная догадка.
- Неужто сперли? - прошептал он чуть слышно.
- Тридцать три раза я обошел шатер. Все высматривал, да все выглядывал. Бочки нет нигде, как растворилася. Знать какой-то злодей, басурманский сын, - заскрежетал Дунай зубами, - умыкнул, да уволок ее полнехоньку!
- Так скочи ты поскорей на коня быстрого! - взвыл Микула Селянинович.
- Да выхватывай скорее саблю острую! - подхватил Добрыня Никитич.
- Уж порвем-то мы в клочья гада гнусного! - завращал глазами Илья Муромец. - Чтоб не смел украсть добра-то богатырского!
- Да я сам бы рад догнать того охальника. Да копьем колоть, да конем топтать! - сжал кулаки Дунай. - Только нету даже и следочка малого. Словно бочечка сквозь землю провалилася. Или словно кто унес ее по небушку.
Лица богатырей помрачнели. Скорбное молчание повисло на целую минуту.
"Как на похоронах" - подумалось Алене.
- А пожалуй, я, братцы, знаю-ведаю, кто бы эдак мог стащить нашу бочечку, - нарушил, наконец, тишину Добрыня.
- Кто?! - хором спросили остальные.
- Да не смотрите вы так, - вздрогнул Добрыня. - Я говорю "мог стащить". Это совсем не то же самое, что "стащил".
- Кто?!!
У Алены мурашки побежали по коже: "Вот так и начинаются войны."
- Ее мог бы утащить Черномор. Он же летающий. Да и замечен уже он был в воровстве. В позапрошлом году уволок племянницу Владимира Красна Солнышка, Людмилу.
- А ведь верно, - Дунай недобро сощурился. - Сперва по мелочам. Потом девок стал красть. А теперь и до бочек дошел... Ну, Черномор, я тебе припомню!
- Да один ты что ли, Дунаюшко? - вскипел Микула. - Да ить он нам всем в душу плюнул! Да за это мы...
«А не та ли это бочка зелена вина, которую Черномор приносил на богатырскую заставу?» - осенило вдруг Алену. И она хотела поделиться своей догадкой, но, глянув на лицо Добрыни, смолчала.
Добрыня, еще секунду назад кипевший праведным гневом, замер, словно пораженный страшной догадкой. Он рукавом вытер пот со лба и пошел на попятную:
- Да постойте вы, ребятушки! Я ж просто так сказал. Предположительно. Может Черномор и вовсе не при чем?
- Как же! - заворчал Микула. - Сегодня он бочку с вином, а завтра, глядишь, и сошку мою вытащит.
- Да мало ли у нас летающих? - вопросил Добрыня. - Кто видал здесь Черномора этого?
- Нечего впустую разговаривать, - сказал, как отрезал, Илья. - Род спаси нас от суда неправого. Кто да как ту бочку крал, мы не видели. Только если про охальника дознаемся... Будь он хоть Кощей, хоть Змей Горынович - не сносить тогда ему головушки.
Глава 4
К стольному Киеву они подъехали уже впятером. Город был особенно красив с высоты птичьего полета: выглядел как игрушечный, и в то же время, поражал своими размерами. Он раскинулся за белокаменными стенами на холмах, прямо над полноводной рекой, окруженный заливными лугами, распаханными полями и густой россыпью деревень.
Богатыри остановились у самых белокаменных стен. Мимо, по плотно утоптанной дороге ручейком тянулся людской поток: пешие и конные, с телегами или просто с переметной сумой на плечах. Два стражника в воротах придирчиво оглядывали входящих, с некоторых требуя денег.
- Ежели осталось все по-прежнему, - Микула почесал живот над поясной калитой, - пеших пропускают беспошлинно. А берут с телеги по копеечке. С конного берут да полкопеечки.
Добрыня взглянул на Илью. Ни у того ни у другого кошелей на поясе не было. Глянув на гордо улыбающегося Микулу, Добрыня поморщился и сказал:
- Ой, не гоже ехать добрым молодцам, въезжать в город, как обозникам - воротами. Ну как мы, Илюша, по-старинному, прыгнем через башню наугольную?
- Отчего не прыгнуть, дело доброе, - кивнул Илья. Но тут же нахмурился. - Только князь Владимир изругается.
- Он на то и князь, чтоб гневаться, - возразил Добрыня. - Не за нас боится, дело ясное. За свою он крепость опасается. Только зря, мы к башне не притронемся. Пролетим высоко, как по-старому.