Все встали. Надим, духовный вождь, одинаково почитаемый израильскими, ливанскими и сирийскими друзами, оглядев собравшихся, примостился к столу. Шейх никогда не вмешивался в мирские проблемы, не посещал свадьбы и похороны. Сельчане, мечтавшие разглядеть в окне силуэт праведника, удостоились чести оказаться с ним рядом. Стало ясно — примирение состоится. Никто не осмелится отказать Надиму. Вновь отправили посыльных, теперь от его имени. Первого гонца принял род Аталла — обороняясь и сумев отбиться, они оказались сильнее и по традиции удостоились первого шага к миру. Получив согласие, старцы отправили посланца к семейству Сархан, наказав быть готовыми к приёму гостей через час. Шейх Надим встал и, не произнося ни слова, вернулся домой.
Первая встреча двух родов прошла холодно, но успех был достигнут. Аталла, не скрывая обиды, отказались от кофе, но дали слово забыть оскорбления. Сархан, в свою очередь, пообещали отозвать из полиции претензии по уголовному расследованию. Через неделю они предоставили доказательства, что обвинения с семьи Аталла сняты, и препятствия к примирению устранены. В назначенный день едва ли не вся деревня собралась у входа в Народный дом. Сотни сельчан стояли бесконечной шеренгой в ожидании шейхов. Ходили слухи, что церемонию проведёт Посвящённый. Уже дразнил с задворок запах жареной баранины, и над крышами взвился возглас «Идут!». Кричал мальчишка, взобравшись высоко на дерево.
Первым тяжело ступал старый Надим, за ним на уважительном расстоянии десятки шейхов. Замерла даже природа. Люди утверждали, что остановился ветер, и птицы замерли в полёте. Иноверцы саркастично усмехнутся, но вряд ли кто захочет осуждать их за слепоту неверия.
Надим шествовал среди соплеменников, и гордые муахиддуны молитвенно склоняли голову, целуя руку старца. Следовавшие за ним шейхи не удостаивались такого почтения. Но и не претендовали. В сиянии нимба Посвящённого они лишь джахель — варвары, не знающие истин о предназначении человека. Внезапно Надим остановился напротив маленького муахиддина. Когда тот подражая старшим, попытался поцеловать руку, отшельник отстранился. И, трудно преклонив колено, прикоснулся губами к детскому запястью.
— Сородичи, народ муахиддун, — произнёс шейх так, что его голос услышали женщины, занятые приготовлением трапезы.
— Шейх заговорил… — волной прошелестело в толпе.
— Я пришёл ради будущего, — продолжил старец, — грядёт конец света. И мы, муахиддун, должны быть готовы. Люди! Закон запрещает нам азартные развлечения, не велит роскошествовать и сквернословить. Закон требует довольствоваться малым, быть скромным, щедрым, великодушным и гостеприимным, хранить честь женщины и семьи, оказывать помощь всякому, кто нуждается — будь то бедняк, больной или старик. Есть, мои дорогие, семь заповедей, обязательных для друзов — говорить правду, защищать и беречь братьев, не поклоняться идолам и лжепророкам, верить в единого Бога, в Божие суд и приговор, в переселение душ, сохранять и беречь чистоту общины. Душа друза может переселиться только в друза — ни в кого, или ни во что другое, именно поэтому нас не может стать больше, лишь меньше. Сегодня мне удалось предотвратить беду, но завтра, когда уйду, охрана тысячелетнего завета ляжет на ваши плечи. Аталла и Сархан! Между вашими родами отныне нет вражды и нет памяти о вражде. С этого момента и навеки вы братья!
Спустя минуту восторженный рёв взорвал тишину. В воздух полетели головные уборы, люди обнимались, целовались, плакали, клялись в вечной дружбе. Никто не заметил, как великий человек, светло улыбнувшись, исчез. И ненароком, будто взамен, появилась женщина, вся в белом. С нею приплыл аромат кофе…
Глава 3
Мансур спохватился. Сын теребил его за рукав:
— Папа, папа, что это?
В тёмной комнате затравленным зверем метался свет. Он врывался извне под рычание мотора. Мансур вскочил, подбежал к окну. Хлопнула дверца. Свет фар тотчас погас. Машина подалась назад и, круто повернув, умчалась. Как будто кто-то, решив скрыться, намеренно давал о себе знать. Снова всполошились тревожные мысли.
— Папа… Кто-то приехал к нам и не зашёл?
— Вряд ли, муахиддин. Всего лишь чужая машина, — усилием воли Мансур заставил себя вернуться к притче. — Слушай дальше. Шло время, день за днём, месяц за месяцем, год за годом. Исполнилось старцу аль-Кабиру семьдесят семь лет, и осознал он, что его деяния, полезные людям, обратились в ущерб высшему служению. За бытовыми заботами не оставалось времени на молитвы Богу. Он удалился в лес, построил хижину и остался в ней. Насыщался тем, что дарила природа — плодами и ягодами, грибами и орехами. Иногда приносили пищу люди.