Обойдя всех, устроились на пустующих стульях. Бенцион, слегка смущённый, закинув ногу на ногу, увлёкся портретами вождей. Отвлёк шейх, весь в чёрном, бесстрастный, словно сошедший с холста. Он наклонился, шепнул что-то и ушёл. Ицхак вопросительно глянул на приятеля. Бенцион промолчал. Парнишка с кувшином и стопкой стаканчиков предложил ему воду со льдом.
Пить не хотелось, но полагалось. Восток, неправедный зной. Исчерпается нефть. Запасы газа. Или исчезнут драгоценности. Лишь бы воды хватало. Без воды земля на солнце — ад. С водой пустыня — оазис.
Когда Мансур стал знакомить Ицхака и Бенциона с братьями, дверь помещения открылась. Снова, как по команде, все поднялись. Вошедший произнёс слова соболезнования. Кем бы он ни был, арабом, евреем, или друзом — горе сильнее ненависти. Горе примиряет и роднит. Он двинулся вдоль рядов, выражая почтение каждому. И, наконец, пожав руки Ицхаку и Бенциону, устроился рядом.
В закутке возились женщины. Те, что встретились возле Народного дома. Остро запахло кофе.
Четверо братьев служили в армии офицерами, лишь пятый, Мансур, «чёрная овца», как назвал себя сам, до поры до времени тащил лямку прапорщика полиции. Нынче браться могли ему позавидовать. Добраться до звания старшего офицера госбезопасности дано немногим.
— Спасибо, что пришли, оказали уважение. Пусть ваши дома не знают скорби, — благодарил старший брат.
— Спасибо, Адель. Мансур рассказывал о вашем отце Хасане… Достойнейший был человек…
— Душа стремится к источнику жизни. У нас есть надежда… Как у всех друзов… Аббас… Мансур не успел обмолвиться о нём?
— Не припомню. Нет… — ответил за двоих Ицхак.
— Значит, я расскажу, — продолжил Адель, — у нас гостят родственники из ливанского села, приехали выразить соболезнование. Их младшему парнишке Аббасу всего два года. Родился в день смерти своего деда, старшего брата нашего отца. Мальчик не бывал в Хорфеше. Но вдруг заговорил с нами, называя по именам. Представляете? Попросил родителей поехать в дом старого Аббаса. Поехали, остановились в нескольких кварталах. И что? Маленький сыщик узнал свой прежний дом, мебель, вещи и даже нашёл дедову заначку — что-то около десяти тысяч долларов. В малыша вселилась душа деда Аббаса. Вот я к чему — скоро получим весть, где родился маленький Хасан.
Ицхак и Бенцион вежливо соглашались, хотя Адель не пытался убеждать. Скорбь не лучшая пища для размышлений об учении друзов. Но как понять, где кончаются реальность, смысл, знания и берут начало заблуждения, фантазии и мистификация!
Рассказ о реинкарнации сменился банальной темой — сбором оливок. Затем последовали политика, визит министра обороны в Хорфеш. Как-никак, Адель — подполковник подразделения, о деятельности которого отцу не довелось узнать. Старый Хасан был ярым патриотом страны, и оставалось сожалеть, что не все способны искренне чувствовать — даже у Стены Плача.
— Наша армия, — продолжил Адель так, словно его предки вместе с евреями сорок лет бродили в пустыне за пророком Моисеем, — самая человечная в мире, что бы не тявкали активисты BDS[6]. Во вторую Ливанскую войну меня ранили, но я успел подстрелить засранца, пустившего пулю в меня. Полковой медбрат оказал помощь сначала врагу… Я не в обиде — того требовал устав: «Первая помощь раненному более тяжело».
Между рядов паренёк в футболке с надписью: «Курс офицеров-пограничников» разносил кофе. На подносе ёмкий финджан, горка стаканчиков. Друзский кофе с кардамоном — ладья в рай или ад, он либо взбодрит, либо сшибёт с ног. Отказываться не принято, особенно, в дни скорби.
Ицхак давно знал о забористости напитка. Но пригубив, понял, что поторопился. Такого концентрата не пробовал ни разу — трудно представить, как старики справляются. Кофе, насыщенный кардамоном, женщины варили сутки, и напиток оказался изуверской крепости. Казалось, в чёрной субстанции, как в сметане, могла стоять ложка.
Народ продолжал понемногу прибывать, Ицхак с Бенционом решили возвращаться. Мансур проводил их до машины.
— Тебя, брат, ждёт следующая награда… — сказал Ицхак, — об одном жалею, отца твоего не успели порадовать.
Мансур молча отдал честь, обнял друзей и вернулся к семье.
По дороге Ицхак и Бенцион заговорили, лишь миновав развилку «Голанской бригады»[7].
— Прекрасные они… друзы, — сказал Бенцион.
— Представь… Мне приходилось часто общаться с ними, — ответил Ицхак, — удивительные люди… кстати, шейх тот, что он посекретничал тебе на ушко?
6
Общественное движение, призывающее к экономическому и политическому давлению исключительно на Израиль