Проснулся юноша от странного чувства, ему казалось, что его душат. Ему снилось или казалось в сонном бреду, будто кто-то громадный сидит у него на груди и пытается вырвать сердце. Андреа вскочил, ничего не понимая, и только тер глаза кулаками, пытаясь освободиться от наваждения. Возмущенный кошачий «мяв» привел его в чувство. Промелькнула совершенно безумная мысль.
— Барри, кыс-кыс-кыс, — с надеждой позвал Андреа.
Раздалось довольное «мур-р-р», и здоровенный котяра немедленно прыгнул на колени хозяину. Он стал гладить кота так, словно пришло спасение, а тот только довольно подставлял голову и неприлично громко мурлыкал. Андреа гладил Барри, и от этого ему становилось еще грустнее. Словно кот напоминал ему о том, что тот мир, в котором было все понятно и справедливо, исчез навсегда.
Барбаросса, удовлетворившись ласками, в знак благодарности небольно куснул Андреа за палец и прыгнул в темноту. По раздавшейся немедленно возне, писку и суетному шуршанию стало понятно, что кот решил в первую очередь навести порядок в камере и освободить ее от крыс. Появление Барри вернуло узнику присутствие духа, и он почти спокойно уснул, готовый к борьбе. Робкий сон чуть не спугнул орудийный гром. Но это был одиночный выстрел, и в итоге сон овладел Андреа. От пронзительного холода зимней Венеции ночью спасал теплый комок под боком. Барбаросса не бросил друга.
Утро принесло грохот бака с хлебовом и ругань тюремщиков. Барбаросса, не желая с ними встречаться, спрятался в дальнем темном углу. Когда подошла очередь высунуть миску для порции похлебки, Андреа щедро поделился едой с Барри. Однако кот понюхал еду для вида и, потрясая задней лапой, удалился в темный угол. Через мгновение он притащил оттуда здоровенную крысу и положил ее у ног Андреа, явно отвечая добром на добро. Андреа не успел отказаться от угощения, как по лестнице опять застучали шаги. На этот раз стражники отперли камеру и приказали Андреа идти вперед. Уверенный, что сейчас все недоразумения разрешатся, он бодро зашагал по ступеням наверх. Выйдя из каземата, Андреа зажмурился, сутки в полной темноте обострили зрение, и сейчас яркий солнечный свет ослепил его.
— Чего тормозишь, шагай! — Стражник грубо толкнул заключенного древком алебарды.
Грубость охранника оскорбила Андреа, но его положение не позволяло даже возмутиться, а тем более сопротивляться насилию. Стражники провели Андреа через двор и ввели в помещение, которое Андреа сразу оценил как зал судебных заседаний. За высокой кафедрой сидели трое судей в мантиях и париках.
— Подсудимый, назовите свое имя и звание, если у вас было такое, — без всякого предисловия произнес сидевший посередине судья.
— Я Андреа Амалфийский, капитан военно-морских сил Его Величества, — сдержанно ответил Андреа. — Прошу объяснить…
— Вы обвиняетесь в нарушении присяги, использовании судна в целях пиратства, захвате кораблей Его Величества, убийствах и грабежах, — и не думая слушать вопросы Андреа, продолжил судья.
— Это ошибка, — только и смог ответить Андреа.
— По докладу полковника Ландмарка на его судно, у западного побережья Америки напал фрегат «Диссект» и, совершив разбой и ограбление, скрылся с награбленным. Вы подтверждаете этот факт?
— Нет, в это время я находился на материке в Мексике. Фрегат двигался мне навстречу под командованием лейтенанта Сай…
— Полковник Ландмарк сообщает, что нападение было осуществлено под командованием некоего Андреа Амалфийского.
— Это ложь! — не выдержал и крикнул Андреа.
— Занесите в протокол, что обвиняемый оскорблял полковника Ост-Индской компании и высокий суд, — без всяких эмоций сказал судья. Его помощник начал быстро гусиным пером что-то чиркать на листе бумаги.
— Я не пытаюсь никого оскорбить. — Голос Андреа дрогнул. — Я докладывал вице-губернатору Ямайки, что в мое отсутствие на корабле был бунт, и некоторое время он контролировался негодяями, которые позже были схвачены и наказаны.