Она собралась с духом и мягко отстранилась от него. К ее удивлению, он без звука отпустил ее.
Она отвернулась, теребя свою сумочку и пытаясь немного успокоить дыхание.
— Нет, Джон, — сказала она тихо.
— Он что, настолько хорош? — спросил он грубо.
Она опешила, лицо вспыхнуло от неожиданного оскорбления.
— К черту тебя! — бросила она, не замечая боли в его глазах.
— Все норов, норов, — проворчал он, с восхищением глядя на сверкающие зеленые глаза и разметавшиеся в беспорядке волосы. — Бог видит, как ты хороша, когда хочешь кусаться.
— Я бы с удовольствием укусила тебя, — выпалила она.
Он сделал шаг ей навстречу.
— Поедем ко мне, я предоставлю тебе такую возможность. — Голос понизился. — Как в прошлый раз, помнишь?
Она помнила и потому покраснела. Прежде чем она нашлась, что ему ответить, он был уже так близко, что она и вовсе утратила способность соображать.
Сердце яростно колотилось, и она понимала, что больше всего на свете ей хочется поехать с ним. Но не могла решиться, не сейчас…
— Поедем ко мне, — повторил он тихо. — Ты ведь хочешь этого.
Она прерывисто вздохнула и отвернулась.
— Признаю, что многим тебе обязана, — прошептала она, — ты научил меня ценить мое собственное тело. Но я не могу больше испытывать терпение Доналда, он ждет меня. — Она отодвинулась от него, не в силах заставить себя взглянуть ему в лицо после такой явной лжи. Но только ложь могла спасти ее от его постели.
Он окаменел, глаза мгновенно сделались ледяными.
— Не смею тебя задерживать, — сказал он сухо. — В конце концов, дорогая, тело есть тело, не все ли равно чье.
Она повернулась и быстро пошла к машине. Слава Богу, ей удалось уйти прежде, чем она сдалась на его уговоры. Она любила его, хотела его, пошла бы за ним на край света, попроси он ее об этом. Но она не хотела, чтоб он считал ее… доступной. Слезы градом потекли по щекам, когда она села в машину. Она начала понимать, что жизнь ее становится невыносимой без Джона.
Глава 8
Она лежала без сна уже несколько часов и лихорадочно думала о том, что сказала Джону. Она никогда раньше не лгала ему. Неважно, что он подумает о ней, неважно, что он поймет, как она уязвима, она все же должна сказать ему, что не собиралась в постель к Доналду.
Протянув руку, она подняла трубку. В конце концов, что она теряет? Только гордость и уважение к себе…
Пальцы, державшие трубку, дрожали. Время уже за полночь, но Джон, конечно же, не спит. Он, типичная сова, не мог так рано лечь. Сердце бешено колотилось в груди. Чувствует ли он то же, что и она? Его поведение на балу доказывало то, что она желанна ему. Может быть, не поздно все исправить, пока пропасть между ними не увеличилась еще больше.
На другом конце провода подняли трубку.
— Резиденция Дуранго. — Это был Хосито, напряженный, встревоженный.
— Здравствуй, Хосито, это я, — сказала она после минутного колебания. Последовала пауза.
— Так… так приятно слышать ваш голос, сеньорита, — несколько неестественно произнес он.
— Могу я поговорить с Джоном? — спросила она торопливо, опасаясь, что передумает. Хосито откашлялся.
— Momentito[2], — пробормотал он, — сеньор Дуранго, это мисс Виньи…
Последовала пауза, затем залп ругательств и отрывистые приказания, Мадлен не могла расслышать какие. Она ждала с замиранием сердца.
Хосито снова откашлялся.
— Ой, сеньорита, — начал он сдавленным голосом, — он говорит…
— Скажи ей, черт тебя подери, — услыхала она, как проревел Джон где-то совсем рядом с трубкой, заглушая голос Хосито.
Хосито набрал в легкие воздуху.
— Я сожалею, сеньорита, но он говорит… Он никогда больше не захочет… видеть вас или же говорить с вами и… просит больше его не беспокоить.
Она закрыла глаза, даже не пытаясь отвечать, потом осторожно положила трубку на место, а слезы ручьями лились по щекам. Она редко плакала, разве что в каких-то совсем особых случаях. Но сейчас был именно такой случай. Ее словно хоронили заживо, потому что жизнь без Джона была для нее равносильна смерти.
Остаток уик-энда прошел как в тумане. И только утром в понедельник блеснул просвет: позвонил Билл Гоннелс и сказал, что ее дом наконец отремонтирован и она может переезжать.
Она сразу же принялась собирать вещи и переносить их в багажник своего желтого «фольксвагена». Доналд стоял, засунув руки в карманы, и с тоской наблюдал за ней.
— Мне было приятно приютить тебя, — сказал он, улыбнувшись. — И не только потому, что это злило Джона.
Она улыбнулась в ответ.
— Я перед тобой в долгу. Он удивленно поднял брови.
— Ты хочешь сказать, что, если у меня провалится крыша, ты позволишь мне пожить в скворечнике за твоим домом?
— Только там нет ни стен, ни крыши. Он вскинул подбородок.
— Но ведь я был бойскаутом. Она пожала плечами.
— Тогда он твой. Доналд, я и вправду очень благодарна тебе за то, что ты позволил пожить у тебя, — добавила она уже серьезно.
— К моему удовольствию. — Он внимательно поглядел на нее. — Ты ужасно бледна последние дни, следует пойти к врачу…
Она отвернулась.
— Я живу на нервах, в этом все дело. А кроме того, вряд ли я больна — я прибавила в весе. — Она тронула поясок брюк. Он был не застегнут, так как не сходился на талии.
— Но все же мне за тебя неспокойно.
— Как мило с твоей стороны, — промурлыкала она, хлопая ресницами. — Если будут звонить, скажи, что я переехала.
Он пристально поглядел на нее.
— То есть Джону? Она покраснела.
— Всем.
— Ну конечно. — Он откашлялся. — Хочешь, я скажу ему правду о том вечере с шампанским?
— Нет. Иначе мне придется сказать ему правду о другом вечере — после благотворительного бала. Я ему вроде как намекнула, что ты ждешь меня, — призналась она.
Он удивленно вскинул брови.
— Зачем?
Она состроила гримасу.
— Это долгая история. Но номер сработал, к сожалению. А когда я пыталась позвонить ему и все объяснить, он отказался разговаривать со мной и велел передать, что просит больше его «не беспокоить».
— Может быть, он был не в настроении и вовсе не имел это в виду, — предположил Доналд, — у него ведь отвратный характер.
— Может быть. — Она вздохнула. — Поживем — увидим. Остается только ждать.
Но ждать пришлось недолго. В этот же день под вечер «роллс-ройс» затормозил на дорожке, ведущей к ее дому. Она, затаив дыхание, выглянула из окна и с разочарованием увидела, что это Хосито, а не Джон. В руках он нес небольшую коробку, а вид у него был точно у грешника в день Страшного суда.
Она открыла дверь прежде, чем он позвонил.
— Ну как дела? — спросила она с надеждой. Может быть, Джон решил помириться?
Хосито вручил ей коробку. Там были разные мелочи, которые она приносила в дом Джона, включая ее фотографии, сделанные им. Она еле удерживалась от слез, глядя на эти памятные безделушки.
— Я так сожалею, — простонал Хосито. — Он все равно что раненый зверь, я не могу с ним разговаривать. Что он заставлял меня говорить вам по телефону… Вы меня простите, сеньорита, но он даже не дал мне позвонить вам и извиниться, сказал, что уволит меня. Он бы и уволил.
— Уволить тебя? — ахнула она. — Да ты ведь с ним уже…
— Это все так, — согласился Хосито, пожав плечами. В черном костюме он казался немного выше. — Но сейчас он совсем без жалости увольняет людей. Он всегда был суров, а сейчас и вовсе стал непробиваемым, как кирпичная стена. Тогда ночью, когда вы звонили, он взял бутылку виски к себе в комнату и до вчерашнего утра не мог поднять головы. Это первый раз после смерти миссис Дуранго он так напился. — Он горестно покачал головой. — Как только протрезвел, то заставил меня ходить по дому и собирать все вещи, которые вы приносили, а потом отвезти их сюда, вернее, не сюда, а в дом мистера Доналда. Это уж он сказал мне, что вы переехали. — Тут он снова вздохнул. — Что делать, ума не приложу. Он вышвыривает с тарелки картофельное пюре, потому что, видите ли, оно слишком жирное, заставляет меня по телефону говорить невесть что такому старому другу, как вы. Но самое странное случилось на той неделе. Вы помните телепередачу, что он всегда смотрел вместе с вами? Она как раз шла, а он схватил с кофейного столика большой горшок африканских фиалок — и об экран.