– Перестань ворчать! – улыбнулся Робин. – Скажи лучше, что тебя привело на этот пост?
По лицу Вилла пробежала хмурая тень, и он неохотно ответил:
– Узнал от Бранда, что ты приехал на пост и сменил его, чем удивил до крайности. Что за блажь напала на тебя – самому побыть дозорным?
– Решил немного отдохнуть, возвращаясь из Ньюарка. Сегодня мой черед объезжать посты, до дома я бы все равно доехать не успел. Да и моему Воину надо передохнуть перед ночью по лесным дорогам.
– Замечательный отдых – дежурить в дозоре! Спасибо, что надоумил. Надо будет как-нибудь попробовать, – откликнулся Вилл.
Бросив на брата внимательный взгляд, Робин сказал:
– Я спрашивал, почему ты приехал сюда, а не как ты меня нашел.
Вилл мельком взглянул на него и ответил:
– Сказать, чтобы ты ехал домой. Я сам сегодня отправлюсь по постам.
Робин выгнул бровь и посмотрел на Вилла пристальнее.
– С чего бы такая любезность? Хочешь, чтобы я заменил тебя послезавтра?
– Нет, – произнес Вилл. – Просто у меня возникло желание сделать это сегодня вместо тебя.
– Ясно, – отозвался Робин и, склонившись над Мачем, сказал: – Просыпайся, малыш!
Мач немедленно вскинулся, еще с закрытыми глазами сел и помотал головой. Проведя ладонями по взъерошенным волосам, открыл глаза – и первым, кого он увидел, был Вилл. Глаза Мача тут же округлились, и Робин поспешил похлопать его по руке:
– Тихо, тихо, мальчик! Проснись наконец, вспомни, что я разрешил тебе поспать, и перестань смотреть на Вилла с таким ужасом.
– Ох! – выдохнул юноша, приходя в себя. – Спасибо, мой лорд, а то я спросонок начал считать, сколько ударов плетей для меня потребует Вилл, застав спящим в дозоре.
Вилл промолчал, но по его лицу было заметно, что он удовлетворен словами Мача.
– Вот что, Мач, отправляйся домой, а мы с Виллом побудем здесь, пока не придет смена, – сказал Робин. – Найдешь дорогу?
Мач в ответ обиженно надул губы, чем рассмешил и Робина, и Вилла, а потом и сам рассмеялся. Бросив взгляд на заходящее солнце, юноша счел нужным предупредить:
– Смена явится не раньше чем через час.
Робин кивнул, и Мач, собирая оружие, ухмыльнулся:
– Ох, не завидую я тем, кто за этот час вдруг попытается проникнуть в Шервуд именно здесь!
– Иди уже! – напутствовал его Робин. – А то передумаю!
Не искушая лорда Шервуда, Мач в одно мгновение спустился по дереву, вывел из укрытия лошадь и, вскочив в седло, умчался по тропинке в лес. Оставшись с Виллом вдвоем, Робин посмотрел на брата и с усмешкой спросил:
– Из-за чего на этот раз вышел спор?
Вилл устало пошевелил плечами, прислонился затылком к шершавому стволу и закрыл глаза.
– Она выразила настойчивое желание осмотреть руку, которую мне поранили при возвращении из Рэтфорда, и сменить повязку, – монотонно заговорил он, не открывая глаз. – Я ей сказал, что рана уже зажила, но ведь она у тебя упрямая, верит не словам, а только своим глазам. Пришлось закатать рукав, и – о, ужас! – под ним не оказалось повязки, которую она собственноручно наложила два дня назад. Меня отчитали, как мальчишку! Хорошо, что наш разговор состоялся в аптечной, а не в трапезной, полной народа.
– А ты, разумеется, не остался в долгу, – с пониманием откликнулся Робин.
– Разумеется, – подтвердил Вилл, не вдаваясь в подробности.
У Робина вырвался неопределенный смешок, услышав который, Вилл тут же открыл глаза и бросил в сторону брата быстрый взгляд.
– Узнав, что мы братья, она очень заволновалась. Это было еще в апреле, когда мы с ней встречались тайком и она окончательно решилась остаться со мной в Шервуде. В ту пору она не знала тебя, ни разу не видела, но многое слышала от меня и поняла, как сильно я дорожу твоей дружбой, – говорил Робин. – Марианна беспокоилась, как-то она поладит с тобой. Я ей ответил, что поладит обязательно, и не просто поладит, а полюбит тебя, что тебя нельзя не любить. Вилл, я прошу тебя: будь с ней помягче. Она молчит, но я вижу, как ее ранит каждое твое резкое слово. Именно твое!
Вилл тяжело вздохнул и в изнеможении потерся головой о кору.
– Я не могу вести себя с ней иначе! – сказал он так, словно проклинал все и всех, а прежде всего – ту, о которой они говорили.
Медленно, словно каждое движение давалось ему с неимоверным трудом, Вилл повернулся к Робину и посмотрел брату в глаза.
– Я люблю ее, – тихо, но очень отчетливо произнес он, и его губы покривились от боли. – Я сам понимаю, это и глупо, и смешно, но мне некому сказать о любви к ней, кроме тебя!
Робин молча накрыл ладонью запястье Вилла, но тот вырвал руку и порывисто закрыл лицо. Только губы и подбородок оставались видны из-под ладони, и губы дрожали, пока он говорил, спеша выплеснуть все, что мучило его и не давало покоя: