Словно услышав мысли Робина, Марианна спросила:
– Твой наставник еще не вернулся в Англию?
– Нет, – ответил Робин. – Почему ты вдруг спросила о нем?
– Не вдруг, – вздохнула Марианна и прильнула к Робину так тесно, как могла. – Я каждый день жду вести о возвращении сэра Эдрика. Очень хочу выйти за тебя замуж!
– Ты и так моя жена, – сказал Робин, крепче смыкая объятия, – в силу письменного договора о нашем обручении, оглашенного в церкви.
– И все равно я хочу обвенчаться с тобой, принести тебе брачный обет, услышать, как священник во всеуслышание объявит нас мужем и женой, – ответила она и, надменно подняв подбородок, заявила: – А еще я хочу покрасоваться в подвенечном наряде.
– И ты все это получишь! – с улыбкой заверил Робин. – И роскошное платье, и украшения, достойные королевы.
Притворное высокомерие на лице Марианны мгновенно сменилось глубокой нежностью, и, глядя Робину в глаза, она ласково шепнула:
– Ты и вправду поверил, что меня заботит наряд? Нет, Робин, все, что мне нужно в жизни, это ты!
– Тогда что же тебя огорчает? Ведь я рядом с тобой, – ответил Робин.
И сейчас, и впредь, и раньше – он был, есть и будет рядом с ней, единственной для него на все времена. Нежно коснувшись ее щеки, Робин медленно очертил кончиками пальцев овал лица Марианны, утопая в серебристой глубине ее глаз. Сколько раз он видел это лицо во сне, а проснувшись, пытался оживить в памяти ее черты и не мог! Даже сейчас, когда они вместе, в его сердце холодком пробуждался страх, что, стоит ему на миг закрыть глаза, и она опять исчезнет, растает в сиянии света, как в тех давних снах. Но нет, она уже не видение, а живая, теплая, любящая, осязаемая и желанная. Любуясь ею, он вспомнил, как она нежна и уступчива в его объятиях, как льнет к нему, угадывая все его желания, как отзывается тихим стоном, закрыв глаза и откинув голову ему на руку, и его сердце забилось быстрее. Ни с одной женщиной, как с ней, близость не была так блаженна, так бесконечно сладка.
– Ты все еще хочешь спать, мое сердце? – шепнул он.
Она улыбнулась и, заметив, как потемнела синь его глаз, отрицательно покачала головой. Тогда он припал к ее губам долгим поцелуем, а сам в то же время стал расшнуровывать на груди ее платье. Отвечая на его поцелуй, она распахнула его рубашку, прижала ладони к его груди и еле слышно вздохнула от счастья, переполнившего ее душу. Как всегда, его объятия подарили ей умиротворение и покой, в них она забыла все хлопоты и огорчения минувшего дня, даже очередную ссору с его братом, чью холодность и враждебность не могла ни понять, ни принять.
Позже, когда они, не разомкнув объятий, погружались в сон, Марианна потерлась щекой о плечо Робина и прошептала:
– Знаешь, со мной стали происходить странные вещи!
Скосив на нее глаза, Робин спросил:
– Какие?
– Эта слабость, которая одолевает меня, заставая врасплох!.. Вот, например, сегодня. Я днем стирала, и у меня вдруг так закружилась голова, что я чуть не опрокинула на себя лохань с бельем. А через несколько минут все как рукой сняло. Но я уверена, что абсолютно здорова!
Робин слушал ее, беззвучно посмеиваясь. Он уже готов был поступиться своими желаниями и открыть Марианне глаза на причину внезапных приступов ее слабости, но она, едва договорив, провалилась в сон. Он не стал будить ее, обнял и, пристроившись щекой к ее макушке, закрыл глаза, продолжая улыбаться.
Сама поймет, и очень скоро. Поймет и обрадуется, что своим признанием подарит радость ему. Вряд ли она забыла, что еще весной, в самые первые их совместные ночи, он говорил ей, что хочет, чтобы она родила ему сына. Робин был уверен, что любимая носит под сердцем именно сына, как он и желал. Даже к лучшему, что она уснула, избавив его от необходимости произносить слова, право на которые принадлежат только ей.
Его уверенность была обоснованной: она действительно ждала сына. Но Робин не знал, что ни ему, ни Марианне не суждено ни увидеть этого ребенка, ни взять его на руки. Утешением после этой утраты станет дочь, которую Марианна родит позже, в Веардруне, куда они с Робином вернутся меньше чем через год. Над гордым, светлым Веардруном вновь взовьется лазурный стяг с белым единорогом, олицетворяя собой сбывшуюся наконец заветную мечту не только Эдрика, но и Вилла, и самого Робина.
Восемь лет мирной, счастливой жизни, пока король Иоанн руками Гая Гисборна не развяжет новую войну против графа Хантингтона, войну, положившую начало новым испытаниям, которые предрекла им старая цыганка, войну, в которой прольется много крови и слез.