Шофер так спешил, что на расспросы у него времени не оставалось. Он поднял с земли и поставил на сиденье перевязанную телефонным проводом тяжелую картонную коробку, в каких обычно упаковывают консервы.
Пока он заводил машину, Вадик вскарабкался в кузов и, усевшись на запасное колесо спиной к кабине, подумал, что не плохо бы и ему попасть на одесский поезд. Машина двинулась, и Вадика так подбросило на первом ухабе, что он едва не вылетел за борт.
Самым знакомым городом на Украине у Вадика была Одесса. Там жил старый приятель Виктор, человек находчивый, умеющий посоветовать и научить; там бь1л и пожилой друг, который на крайний случай мог устроить его в детдом, если, конечно, рассказать ему все про родителей.
Когда Вадик вместе с шофером прошел на перрон, пассажирскому на Одессу был дан последний звонок. Шофер с коробкой побежал к вагону, где его уже ждали. Вадик же примкнул к группе садящихся в другие вагоны и, когда раздался предупредительный гудок паровоза, он уже был на подножке. Старичок-проводник, как видно, с кем-то спутал Вадика и, чтобы мальчик не сорвался с подножки, подтолкнул его в тамбур.
В вагоне не было света, и пассажиры размещались по своим местам в темноте. Вадик забрался на одну из верхних полок, снял пальто и калоши, но сообразив, что здесь у него могут потребовать билет, тут же перебрался повыше, на багажную.
На случай проверки билетов и пропусков он приготовился сказать неправду. Он скажет, что едет с папой, но не знает, в какой вагон вошел отец. Если начнут искать отца, будет правдоподобно, если он скажет, что папа, наверное, не поехал потому, что потерял сына на станции. «А в общем, будь что будет», – решил Вадик и принялся устраиваться на ночлег. До Одессы ехать одну ночь.
Положив калоши под голову, а на них шапку, он расправил пальто так, чтобы одну полу подостлать под себя, а другой укрыться и лег. Сырой цигейковый воротник пришелся к лицу, и мальчик подвернул его. Но под боком оказалось что-то твердое. Вадик сунул руку в карман – в нем яблоко. То самое румяное яблоко, которое еще утром положила мама. Одно такое он съел на перемене, а про это забыл.
Вадик поднес яблоко ко рту, но есть не стал: оно было последним напоминанием о доме, о маме. Казалось, даже тепло маминых рук еще сохранилось на этом яблоке. «Как только она успела так быстро измениться?»
Чем больше он думал о родителях, тем обиднее ему было за себя: «Хоть бы седьмой класс закончить дали!» Как ни старался Вадик обвинить во всем отца и оправдать маму, все же она тоже была виновата. «Разве это хорошо, что мамы от своих детей отказываются? – думал он. – А самое главное, почему она никогда не говорила мне, а сказала папе, что ей сын не нужен? Ну и пускай живет одна», – решил он, засыпая.
25
Был на исходе третий день безрезультатных поисков, когда Мария Андреевна вошла в свою нетопленную и опустевшую квартиру, напоминавшую ей заброшенный склеп. На столе рядом с ключом она увидела письмо в желтом конверте. Вместо адреса на нем рукою мужа было начертано одно лишь слово: «Саяновой».
Готовая к новому удару, усталая женщина опустилась на табурет. Ей показалось, что муж сообщает ей что-то ужасное о сыне, и трясущимися от волнения руками она вскрыла письмо.
«Ставлю тебя в известность, что заявление о расторжении нашего брака мною уже подано. Расходы беру на себя. На сына будешь получать алименты, квартира останется за тобой.
Н. Саянов».
Мария Андреевна вложила записку в конверт и с пренебрежением бросила его на подоконник. Зато ключ, который был оставлен Вадиком, а не мужем, как она думала раньше, причинил ей сейчас новую гнетущую боль. И она, одетая и безмолвная, забыла о еде и времени. Неизвестно, сколько бы могла она просидеть в таком состоянии, если бы не постучали в дверь. Она тяжело поднялась, открыла.
Энергичный голос, ожививший квартиру Саяновых, принадлежал пожилой женщине с портфелем, набитым ученическими тетрадками. Это была учительница.
– Почему Вадика нет в школе? – спросила она.
Саянова видела Варвару Трофимовну всего лишь один раз на родительском собрании в начале второй четверти. Ей не хотелось, чтобы в школе стало известно о побеге сына, но что сказать?
– Он дома?
– Нет, ушел из дому, – ответила растерявшаяся мать.
– Как это ушел?
Вместо объяснения, закрыв лицо концом шарфа, мать разрыдалась. Учительнице пришлось прежде успокоить мать, а затем выяснить, что произошло с учеником.
– Я его даже в морге, искала, – закончила свой рассказ Саянова.
– Позвольте, но где же в это время был ваш муж?
Вместо ответа Мария Андреевна подала ей записку.
Саянова готова была снова расплакаться, но вопрос учительницы, будто лекарство, отрезвляюще подействовал на нее.
– Скажите, а Вадик записки не оставил?
– Нет. Вот только ключ от двери…
– Вы в портфеле его хорошо посмотрели?
Оказалось, что мать и не догадалась заглянуть в портфель сына.
– Ну вот, полюбуйтесь! – учительница полистала дневник и, задержавшись на последней исписанной страничке, прочла вслух: «Папа и мама! Я ухожу от вас. Я не буду вам мешать. Живите для себя! Вадик!».
– Ой, Варвара Трофимовна! – закричала Саянова. – Что он мог с собой сделать?
– Успокойтесь и возьмите себя в руки!
Стараясь не показывать виду, что сочувствует Саяновой, учительница еще раз перелистала странички дневника. Но, когда мать разрыдалась снова, подошла к ней и, взяв за плечи, сказала ласково:
– Не надо так, не надо. Вадик обязательно найдется! Мальчик не иголка.
Саянова, до сих пор обвинявшая во всем мужа, теперь только поняла, как виновата была сама, и это еще больше увеличивало ее горе. Страшная догадка, что сын слышал их ссору, окончательно подавила ее. Она притихла и уже не смотрела на учительницу.
– Что вы сегодня кушали? – спросила вдруг Варвара Трофимовна.
– Не помню, когда я ела. Ничего не хочу.
Варвара Трофимовна подошла к плите и прикоснулась к ней ладонью:
– Как лед! Давайте-ка затопим, Мария Андреевна. В таком холоде и сам в ледышку превратишься, Где у вас дрова?
Саянова покорно поднялась и пошла в сарай за дровами. Пока она ходила, гостья выгребла из плиты золу, извлекла из духовки чайник с застоявшейся водой.
– Такое у вас тут запустение, – сказала она вошедшей с дровами хозяйке. – Что-то я ни ведра, ни крана не вижу. Где у вас вода?
– Вот здесь, – и Мария Андреевна отдернула занавеску за посудным шкафом. – Эту воду еще Вадик принес, – добавила она, удерживая слезы.
– Будете ее так расходовать, Вадику и выливать придется.
Все говорили, что Вадик вернется, и Мария Андреевна начинала в это верить.
Затрещали дрова в плите, зашумел чайник, а на сковороде, распространяя аппетитный запах, жарилась картошка.
Варвара Трофимовна поняла, что ее присутствие ободряет Саянову и не заставила себя долго уговаривать остаться на ужин. Пока Мария Андреевна возилась у плиты, гостья, разложив на кухонном столе свои тетрадки, проверяла ученические работы. Но, склонившись над тетрадями, она продолжала следить за хозяйкой и думать, как помочь этой убитой горем женщине обрести силы.
– Варвара Трофимовна, складывайте ваши тетрадочки: картошка готова и чай скоро будет, – объявила хозяйка, доставая посуду.
– Чай пить, не дрова рубить, – отозвалась учительница и сняла очки.
За ужином Саянова снова завела разговор о Вадике, __ Быть матерью не просто, дорогая Мария Андревна! Недаром говорится: маленькие дети спать не дают, а с большими сам не спишь. А самое главное: заботясь о детях, мать никогда не должна забывать о себе. Она обязана думать о своем здоровье, не расточать его попусту.
Мария Андреевна не совсем поняла, к чему это говорит учительница. Но Варвара Трофимовна продолжала:
– Младенцу нужно молоко матери, и она должна пить и есть, чтобы дитя было сыто. Школьнику тоже нужно здоровье матери…