— Скажи лучше «распутную шлюху» — так будет точнее, — хмыкнул старик, — Афродита, конечно, не очень-то добродетельная супруга Гефесту, но шалит-то ведь она потихоньку, а не так вот напоказ! А что сделал этот негодяй? Одел её, называется! Мало того, что эта узенькая и тоненькая накидочка ничего не скрывает, а только внимание к якобы скрытому привлекает, так он ещё и якобы прикрыл груди богини и оставил полностью обнажёнными её ноги — это же верх непристойности! Уж лучше бы он полностью обнажённой её сваял — по крайней мере, её распутность тогда не так бросалась бы в глаза. Я и сам, признаться, далеко не безупречен в соблюдении нашего священного канона, и мне частенько за это пеняют, но когда же это я позволял себе ТАКОЕ?
— Ну, может богиня просто раздевается для купания на пляже?
— Опираясь на декоративную колонну с вазой и поправляя волосы явно перед кем-то? И ладно бы ещё одно только это…
— А что твой раб ещё натворил?
— А ты взгляни, римлянин, сзади и снизу!
Я последовал совету мастера и ухмыльнулся — несмотря на небольшие размеры статуэтки, звиздень у девчонки и отлита правильно, да ещё и тщательно прочеканена, и прочеканена совсем недавно, так что блестит это великолепие — ну, как у кота яйца. Наши глянули и тоже посмеялись, одобрительно оттопыривая большие пальцы.
— А сколько парню лет? — спрашиваю скульптора.
— Четырнадцать.
— Ну, в его годы вполне естественно проявлять особый интерес к красивому женскому телу и к некоторым его отдельным частям.
— Но не тогда же, когда ваяешь богиню! Ты только представь себе, римлянин — архонт города видит восковую модель вот с ЭТИМ, впадает в гнев и приказывает мне немедленно уничтожить её, если я не хочу предстать перед судом за святотатство. Я с огромным трудом уговариваю его позволить доработать модель попристойнее — и разумеется, убрать ЭТО и вообще прикрыть само нескромное место и ноги. И что делает этот негодный мальчишка? Мало того, что он лишь слегка прикрывает нескромное место спереди, а ноги оставляет обнажёнными, так он ещё и не убирает ЭТО, а лишь маскирует слегка сзади! И КАК маскирует! Нарастив этой бесстыжей и без того немыслимо длинные и пышные волосы! Я и сам этим злоупотребляю — и длинными ногами своих моделей, и формами тела, и пышными волосами — видел бы ты, как негодуют на меня те коринфянки, которых природа наделила всем этим гораздо скупее! А уж как негодуют на меня — по их наущению — их мужья! И тут этот мерзавец, эта змея, которую я пригрел на своей груди, не только лепит из воска, но и отливает ТАКОЕ в бронзе!
— Ну, я бы его за это не порицал, — и мы расхохотались всей компанией.
— И я бы не порицал, если бы не имел из-за него неприятностей, — хмыкнул Леонтиск, — Научил на свою голову! Меня и моей Медузой Горгоной всё ещё попрекают, на днях за мою Артемиду Охотницу отругали, а тут теперь ещё и вот эта непристойная Афродита! Сегодня утром архонт прислал своего помощника проверить, как исполнено его повеление, и что увидел помощник? Что она уже отлита и ЧЕКАНИТСЯ! Этот юный похабник ещё и лицо своего творения до конца прочеканить не успел, но прочеканить ЭТО ему времени хватило!
— Ну так понятно же, что именно с ЭТОГО он и начал! — мы снова рассмеялись.
— А мне теперь грозит обвинение в святотатстве, и вряд ли я оправдаюсь, если не избавлюсь и от этого похабного творения, и от его похабного творца. Убивать или калечить его я, конечно, не буду, но продать его мне придётся, и уж точно не скульптору по бронзе. Ни один скульптор не купит его у меня — ему ведь тоже жить и работать в этом городе, и зачем ему неприятности? Даже не знаю, кому теперь его и предложить, чтобы и купили, и жизнь дальнейшую парню не изломать…
— А сколько ты за него хочешь? — я сходу сделал охотничью стойку.
— Ну, когда я покупал его, то он обошёлся мне в две мины — обычная цена за ничего не умеющего слабосильного мальчишку-варвара. Но теперь он и постарше, и покрепче, и я научил его искусству — ты сам видишь, римлянин, на что он способен. Будь он свободным эллином — из него хоть сейчас вышел бы великий скульптор, если бы не его дурное самовольство, ещё худшее, чем моё. По справедливости — как скульптор — он должен бы теперь стоить раза в три дороже, и это было бы ещё очень дёшево, но я не могу продать его как скульптора — весь город тогда поймёт, что я спасаю дурня от заслуженной им кары, а значит — соучастник его святотатства. Парень достаточно крепок для своих лет. Дай мне за него три мины — это справедливая цена раба для тяжёлых работ — и забирай его себе со всеми потрохами…