— Что будет с Хилари?
Джина поспешно ответила:
— Она останется здесь, только наймет другого шеф-повара в «Би-Хаус».
— Нелегко ей придется.
— Да.
Софи пристально посмотрела на неподвижное лицо матери. Она, наверное, ужасно себя чувствует. Нет, она просто обязана ужасно себя чувствовать. Хорошо хоть не просит помощи у Софи, а разбирается со своей совестью сама.
— Лоренс приходит почти каждый вечер, — сказала Джина. — Часов в одиннадцать.
— Я не хочу его видеть.
— Понимаю.
Софи отодвинула тарелку.
— Да и вообще я страшно устала.
— Знаю. Ложись. Я вытащила из коробок некоторые вещи — уж очень грустно выглядела твоя комната.
— Спасибо.
Она поднялась, отнесла тарелку в раковину — о, эти привычки! — и сполоснула ее под краном.
— Софи…
— Мм?
— Для меня очень важно, что ты вернулась домой. Нет ничего важнее.
Софи смотрела в раковину. На языке вертелось: «Не так уж и важно, раз ты уезжаешь во Францию без меня». Но она промолчала. Ей сейчас было не до ссор, даже думать об этом не хотелось. Люди совершают поступки не ради любимых, а ради себя. Это не значит, что они подлые и эгоистичные, просто так уж все устроены. Благодаря этому и выжили. Джина не хотела причинить боль Хилари, она пыталась выжить. Софи вздохнула. Все это пока не имеет значения. Важнее всего то, что давит холодом ей на живот.
Она поставила тарелку на сушилку и поцеловала маму.
— Спокойной ночи.
— Сладких снов, родная!
Ночью, когда уже совсем стемнело, Джина услышала, как дочь ходит по дому. Тихо играла музыка, и что-то стучало, словно Софи рылась в коробках, которые всего десять дней назад так тщательно упаковала. Джина села. Может, подняться и поговорить с ней? Нет, лучше не вмешиваться, нельзя вымаливать у Софи общение, пусть она сама придет. Даже если на это потребуются годы или вечность. В конце концов такова плата за любовь, когда ставишь ее превыше всего. Это меняет всю твою жизнь.
Лоренс был с ней удивительно нежен. Он обнимал ее так, словно она действительно была ему дорога, словно он наслаждался ее духом и телом. Он почти не разговаривал, лишь слушал ее и обнимал — подолгу, снова и снова. Джина была невероятно счастлива. Она лежала в объятиях любимого, наверху спала Софи, а на кухонном столе лежали брошюры из французских агентств недвижимости. Все это наполняло ее огромным, крепким счастьем, о котором недавно она боялась и мечтать. Джина положила голову на плечо Лоренса и блаженствовала. А когда он ушел, тут же забылась сладким безмятежным сном, какого у нее не было давным-давно.
Потом ее снова разбудили шаги и музыка. Джина решила немного подождать, а затем подняться и попросить Софи отложить дела до утра. Через пять минут та спустилась в ванную на втором этаже и громко хлопнула дверью. Джина вновь села, чтобы позвать ее, когда выйдет. Прошло много времени. Софи спустила воду, хлопнула дверцей и что-то уронила в раковину из шкафчика с лекарствами. Наконец она вышла и замерла в коридоре.
— Мам…
— Что? Входи, я не сплю!
Дверь открылась, и в прямоугольнике электрического света возник силуэт дочери.
— Привет, — сказала она.
— Привет, что…
— Мам!
— Да?
— Ох, мамочка! — закричала Софи, бросившись к ней на кровать в приступе радости. — Мамочка! Я не беременна!
ГЛАВА 18
— Что произошло между тобой и Софи? — спросила Хилари.
Джордж застонал, перекатился на бок и накрылся одеялом, словно защищаясь от расспросов. За окном спальни («Скверный мальчишка!» — разозлилась мать) на башне приходской церкви звенел воскресный колокол.
— Тебе через две недели будет девятнадцать, — отчитывала его Хилари. — Не четырнадцать. Ты уже мужчина — ну по крайней мере теоретически. В таком возрасте не пристало играть с убитыми горем девушками. Ты же ею воспользовался!
Джордж хотел было возразить, что он тоже убит горем. У него в голове словно болталось несколько тяжеленных гирь, причиняющих жуткую боль при малейшем движении. Да, вчера он хотел напиться, но не также! Джордж вспомнил, как вечером валялся на кровати: его ноги будто бы сами собой вертелись в воздухе, то и дело к горлу подкатывала тошнота. Он выпил столько, что запросто мог бы утонуть.