Саша проверил, плотно ли Севка захлопнул дверцу, передвинул свою тюбетейку с затылка на лоб, забавно сморщил нос и включил зажигание.
— Держись за воздух, старик!
«Ух, здорово!» — только и успел подумать Севка.
Навстречу понеслись луга, поля, дороги, сады. Среди зелёной травы красными островами цвели полевые тюльпаны. По вспаханным полям двигались машины, за ними следом двигались люди. Казалось, что люди и машины танцевали какой-то слаженный танец. Мужчины были в полосатых халатах, а женщины — все, как одна, в красных цветастых платьях, в красных косынках на головах.
— У нас любят красный цвет, посевную хлопка заканчивают, как у вас в Ленинграде осень называют? — скороговоркой, без знаков препинания сказал Саша.
— Осень у нас называют золотой, — ответил несколько озадаченный Севка.
— И у нас золотой, только у вас — потому что листья на деревьях как золото, а у нас золото на полях вызревает.
— Знаю. В школе сто раз проходили. Это хлопок — «белое золото». А вы русский или узбек?
— Да кто его разберёт. Вроде бы как русский, а всю жизнь живу в Самарканде. С тобой говорю по-русски, а с узбеком могу по-узбекски. Ещё таджикский знаю. Песни на всех языках петь могу. А невеста у меня узбечка — Зулейхой зовут.
— Уже город?
— Угу.
— Мигом домчались.
Полуторка загромыхала по булыжникам узких мостовых. Вдоль тротуаров потянулись нескончаемые заборы — дувалы, из-за которых едва виднелись одноэтажные кибитки-дома.
Саша затормозил около калитки такого размера, что она казалась просто случайной заплатой на грязно-белой, плохо оштукатуренной стене.
«Ну и дом», — подумал Севка, вылезая из машины.
Однако за дувалом оказался большой, чисто прибранный двор с деревьями и цветниками. Земля во дворе была укатанной и твёрдой, как асфальт. Справа стоял белый одноэтажный домик с плоской крышей и узкими окошками, прикрытыми тяжёлыми деревянными ставнями.
— Мехмонхона — гостевая. Тут мы и живём, — сказал Борис Яковлевич, кивнув в сторону домика. — Точнее, живём мы в саду, а в гостевой держим вещи.
Они свернули влево и пошли по тропинке между деревьями. На ветках деревьев, как свечи на ёлках, тянулись кверху крепкие красные цветы.
— Гранаты, — сказал Борис Яковлевич, — а вот и наши хоромы.
Они поднялись по ступенькам на длинную широкую площадку — суфу[4]. Над площадкой вились виноградные лозы с толстыми резными листьями и усиками, закрученными в сложные спирали. Всё это держалось на кольях, вбитых по краям суфы. Внизу был расстелен брезент. На нём лежало семь спальных мешков. Саша ночевал в машине.
«Хорошо спать на суфе, — подумал Сева. — Жаль, что виноград ещё не поспел».
Потом он знакомился с участниками экспедиции, потом все сели ужинать.
Последним впечатлением этого длинного дня были очень чёрное небо и очень жёлтые звёзды. Небо казалось перевёрнутым. Звёзды висели низко и были каждая величиной с кулак.
Глава II
На другой день был понедельник.
По понедельникам на заставе проходили учения со стрельбой. Работать было нельзя, и выходной день археологов был перенесён на понедельник. Поэтому, когда папа разбудил Севку, все ещё спали. Только Борис Яковлевич проснулся. Он откинул клапан спального мешка и зашептал очень громко:
— Значит, Андрей, до площади прямо, а там возьмёшь левее по Алишера Навои[5]. Минут пятнадцать, не больше.
— Найду, спи.
Севка понял, что речь идёт о школе, и заторопился — занятия начинались в восемь утра по местному времени.
По улице они шли быстро, почти бегом. Севка ворчал:
— Город называется. Ни троллейбусов, ни трамваев. Ни одного настоящего дома, сплошные кибитки, да и тех не разглядишь за дувалами. Дувалы грязные, хоть бы побелили. Мостовая узкая, какие-то канавки ненужные, и народу никого нет.
Андрей Петрович слушал, слушал. Потом ему надоело.
— Не с той ноги ты встал, что ли? Или забыл, что мы в Средней Азии? Дувалы высокие, чтобы тень была большая. Улицы узкие, чтобы воздух в них втягивался, как в трубу, чтоб прохладно было. Канавки, говоришь… Мог бы догадаться, что это арыки. Придёт время поливки садов и огородов — в них воду пустят.
— А почему дувалы грязные?
— Сухо здесь, пыли много, песку. Да ты лучше посмотри, какие ворота в этих дувалах.
Ворота и калитки, в самом деле, были замечательные — крепкие, деревянные, сверху донизу покрытые резными узорами.