Сегодня как раз наступила последняя рабочая суббота, завтра наступит последнее воскресенье — и прощай, Сары-Тепе! К первому июня археологи заканчивали рабочий сезон.
На раскопе Карим срисовал орнамент стен. Борис Яковлевич не мог нарадоваться на его работу. Копии получались такими точными, что, если их приложить к стене, они превращались в продолжения тех треугольников, цветов или ромбов, остатки которых были найдены в монастыре.
В той же пещере, где работал Карим, Катя и Сева занимались замерами. Каждый замер Борис Яковлевич приказал делать по два раза, чтобы, как он выразился, «не вкралась ошибка». Было обидно, что начальник экспедиции считал их маленькими и не верил в их умение работать с цифрами. Другие, наверное, тоже не верили — вся экспедиция, даже дедушка Юсуф, называли их пещеру «детской». Ничего себе «детская» — одна из самых главных пещер Сары-Тепинского холма!
К сожалению, они не присутствовали на её вскрытии — произошло это в будний день. Но им так всё подробно рассказали, что они как будто присутствовали.
Началось с того, что Борис Яковлевич увидел на холме слабую вмятину. Никто не увидел, а он увидел. Потому что, как сказал Лёня, «дядь-Боря обладает острым археологическим зрением».
Изучив вмятину, Борис Яковлевич предположил, что под ней коридор, в своде которого в результате обвала образовался пролом. Мастер-ветер трудился тысячи лет, нагоняя в провал песок, пока песчаная пробка не заполнила впадину, не замуровала проём. И всё же на поверхности холма остался лёгкий след.
Два дня углублялись в песок, рыли отвесную шурфшахту[28]. В конце второго дня на глубине около двух метров Лидочка, руководившая операцией, обнаружила узкую щель. Несколько быстрых взмахов лопат — и щель стала достаточно широкой, чтоб Борис Яковлевич, по праву и обязанности начальника экспедиции, смог первым спуститься в проём.
Судя по толщине песчаной пробки, в пещеру сотни лет не ступала нога человека.
Теперь здесь работали «дети».
— Сказал Борису Яковлевичу про пистолет? — спросила Катя у Севки. Он в это время ползал по полу, безуспешно пытаясь найти сделанную им отметину.
— Сказал.
— А он что?
— Да ничего. Давай мерить сначала. Иди опять к входу. Говорит: «Что веблей-скотт, что револьвер, один шайтан. Главное, надпись попорчена». Встала?
— Встала. Тяни рулетку, не дёргай.
— Я не дёргаю, это ты неровно стоишь.
— Готово?
— До ниши ровно восемь метров двадцать сантиметров. Наверное, здесь скульптура стояла. Пойдём в шахту, а то я замёрз чего-то.
— Пойдём. Карим, пойдём в шахту.
— Нет. Не успею закончить. Вы свою работу сделали, а я свою — нет.
Сева и Катя вползли в шахту и сели, прислонясь спиной к крутым песчаниковым[29] стенам. Шахта напоминала узкий колодец. Высоко над ними виднелся круг яркого синего неба. Время от времени в этот круг влетал белый коршун. Он делал несколько сильных взмахов, плавно парил и исчезал за краем шахты, как будто уходил за кадр киноленты.
— Чего ты молчишь? — недовольно спросила Катька.
— Думаю.
— О чём?
— О скульптуре. Может быть, Тоня-Соня угадала в своих стихах, что статуи спрятаны в каком-нибудь другом холме? Ведь ты сама говорила, что на поэтов находит какое-то сияние, что ли?
— Озарение.
— Вот, это самое. Давай поговорим с ней, пусть на неё найдёт это, как его…
— Озарение.
— Озарение, и она угадает, в каком холме «таится без света наша скульптура».
— Нет, ничего не выйдет. Раз она про это уже сочинила, значит, всё — больше не сочинит.
Помолчали. Потом Севка начал снова.
— Кать, а на художников тоже находит… озарение?
— Кажется, находит. Карим говорил, что он однажды из головы нарисовал девочку, точь-в-точь как я, а мы с ним тогда ещё не были знакомы, и он меня никогда не видел.
— Давай позовём его — может быть, если он очень постарается…
— Карим! — закричали они в один голос.
— Зачем звали? — спросил Карим, вползая в шахту и усаживаясь. Шахта была такая узкая, что если бы кто-нибудь сейчас заглянул в неё сверху, то, кроме трёх голов и трёх пар колен, он ничего бы больше не увидел.
— Понимаешь, Карим, мы тут всё думаем…
— О скульптуре?
— Озаряет!
— Как ты догадался?
— Я сам про это думаю.
— Карим! Пожалуйста! Постарайся! Пусть на тебя найдёт озарение! Угадай, где спрятаны статуи!
— Вы что, какое озарение? Тут рассуждать надо.
— Сколько рассуждали, ничего придумать не могли. Следов никаких нет.