— Вы к усто? — задумчиво спросила Тоня-Соня, когда ребята загородили ей путь.
— К усто, — ответил Карим. — «Усто» значит «мастер», — объяснил он Севке.
Тоня-Соня, ни слова не говоря, повернулась и пошла впереди них.
В конце торговых рядов стоял чисто выбеленный домик с галереей — айваном. Крышу айвана поддерживали деревянные колонны, окрашенные в синий цвет. На дощатом полу лежал потёртый ковёр.
В глубине айвана у самой стены сидели на корточках три старика в пышных белых чалмах. Они передавали друг другу красную розу и по очереди нюхали её. Четвёртый старик в белой рубашке без воротника, в скромной голубой повязке на голове сидел, скрестив ноги, на самом краю ковра.
«Это и есть усто», — догадался Севка.
Широкое скуластое лицо усто было изрезано мелкими морщинками, редкая борода имела неопределённый бело-жёлтый цвет, но раскосые карие глаза смотрели живо и весело. В руках усто держал нераскрашенное глиняное блюдо. Стопки таких же блюд и холмы горшочков высились слева от мастера. Своим золотисто-коричневым цветом они напоминали землю, какой она бывает под лучами восходящего солнца.
Справа стояли расписанные тарелки, кружки, горшки. Покупатели отбирали понравившуюся посуду, клали деньги в высокий кувшин, подходили к айвану и говорили: «Рахмат, усто», то есть «Спасибо, мастер».
— И тебе спасибо, — отвечал усто, поднимая глаза от работы.
— Здорово, — шепнул Севка Кариму, — лучше, чем в магазине самообслуживания: и без кассира и без контроля. А обмана не бывает?
— Кто захочет обмануть почтенного усто? — удивился Карим.
На левой ладони усто безостановочно крутилось блюдо, в правой была кисть, которой он набирал жидкую краску. И там, где кисть дотрагивалась до блюда, появлялись синие цветы, жёлтые плоды, зелёные ветки.
Несколько человек смотрели, как работает мастер. Ребята протиснулись вперёд.
— Салам алейкум, усто Саид, — сказал Карим.
— Ваалейкум ассалам, деточка. Пришёл поработать, помочь старику пятидневное задание за четыре дня сделать? Садись, садись.
— Я не один, я с друзьями.
— Твои друзья — и мои друзья. В айване всем места хватит.
— Салам, усто, — сказали Катька и Тоня-Соня, садясь на ковёр.
— Салам, усто, — пробормотал Севка и подумал: «Не так уж трудно говорить по-узбекски».
Сначала все сидели молча и только смотрели, как крутятся тарелки на ладонях усто и Карима. Потом разговорились. Всё началось с вопроса, который задал Севка:
— Усто, почему вы рисуете только цветы да линии? Нарисуйте, как птицы летают в цветах или космонавта в космосе.
Старики в глубине айвана замерли. Тот, у которого в руках была роза, так и застыл, держа цветок. Усто Саид покачал головой:
— Нельзя, деточка. Птицу и космонавта нельзя. В святых книгах сказано, что Аллах запретил изображать человека, зверя, птицу, а кто ослушается, тому гореть в вечном огне.
Старики в знак подтверждения прикрыли веки. Тот, что держал цветок, громко втянул в себя душистый воздух.
— А почему сказано, что Аллах запретил рисовать человека? Ему разве не всё равно? — не унимался Севка.
— Непонятливый, — заговорила Тоня-Соня. — Запретил, потому что этот выдуманный Аллах хотел один создавать живые существа. Это называется «вдохнуть душу». А художники, когда рисуют, тоже вдыхают душу в то, что нарисуют. Вот Аллах и не разрешил им, чтобы они не стали, как он сам.
Севка удивлённо посмотрел на Тоню-Соню. Ничего себе «Соня» — в глазах у неё что-то металось, а щёки разгорелись, будто от бега. Однако затронутая тема была слишком интересна. Поэтому Севка задал новый вопрос:
— Усто Саид, а вам самому никогда не хотелось изобразить человека?
— Хотеться-то не хотелось, но однажды пришлось. Как ты, деточка, говоришь — «изобразил», настоящую фигуру из глины изобразил.
— Статую?
— Так. Статую. — Слово «статуя» усто произнёс неверно — с ударением на втором слоге.