Видно, не узнал Джек в лесу Ушана и схватил, как обыкновенного дикого зайца.
Отнял я Ушана, посадил на траву, а сам Джека за ошейник держу, не пускаю.
Тут зайка, наверно, смекнул, что в лесу с собакой не поиграешь. Приложил уши — и марш в кусты. Только мы его с Джеком и видели.
Воришка
Однажды нам подарили молодую белку. Она очень скоро стала совсем ручная, бегала по всем комнатам, лазила на шкафы, этажерки, да так ловко — никогда ничего не уронит, не разобьёт.
В кабинете у отца над диваном были прибиты огромные оленьи рога. Белка любила лазить по ним: заберётся бывало на рог и сидит на нём, как на сучке дерева.
Нас, ребят, она очень хорошо знала. Только войдёшь в комнату, белка прыг откуда-нибудь со шкафа прямо на плечо. Это значит — она просит сахару или конфетку: большая была сластёна.
Конфеты и сахар у нас в столовой в буфете лежали. Их никогда не запирали, потому что мы, дети, без спросу ничего не брали.
Но вот как-то зовёт мать нас всех в столовую и показывает пустую вазочку:
— Кто же это из вас конфеты отсюда взял?
Мы глядим друг на друга и молчим: не знаем, кто это из нас сделал. Мама покачала головой и ничего не сказала. А на следующий день сахар из буфета пропал; и опять никто не сознался, кто взял. Тут уж и отец рассердился и сказал, что теперь всё будет запирать, а нам всю неделю сладкого не даст. И белка заодно с нами без сладкого осталась. Вспрыгнет на плечо, мордочкой о щёку трётся, за ухо зубами дёргает, просит сахару. А где его взять? У самих нет.
Один раз после обеда сидел я тихонько на диване в столовой и читал. Вдруг вижу: белка вскочила на стол, схватила в зубы корочку хлеба — и на пол, а оттуда на шкаф. Через минуту смотрю — опять на стол забралась, схватила вторую корочку — и опять на шкаф. «Постой, думаю, куда это она хлеб всё носит?»
Подставил я стул и заглянул на шкаф. Вижу — старая мамина шляпа лежит. Приподнял я её — вот так раз! Чего-чего только под нею нет: и сахар, и конфеты, и хлеб, и разные косточки!
Я — прямо к отцу. Привёл его и показываю: «Вот кто у нас воришка!»
А отец рассмеялся и говорит:
— Как же это я раньше не догадался: ведь это наша белка на зиму себе запасы делает. Теперь осень, на воле все белки корм запасают — ну, и наша не отстаёт.
После этого случая перестали от нас запирать сладкое, только к буфету крючок приделали, чтобы белка туда залезать не могла.
Но белка на этом не успокоилась — всё продолжала запасы на зиму готовить. Найдёт корочку хлеба, орех или косточку — сейчас схватит, убежит и запрячет куда-нибудь.
А то ходили мы как-то в лес за грибами. Пришли поздно вечером усталые, поели — и скорее спать. А кошолку с грибами на окне оставили — прохладно там, не испортятся до утра.
Утром встаём — вся корзина пустая. Куда же грибы делись? Вдруг отец из кабинета кричит, нас зовёт. Прибежали к нему, глядим — все оленьи рога над диваном грибами увешаны. И на крючке для полотенца, и за зеркалом, и за картиной — всюду грибы. Это белка ранёхонько утром постаралась — развесила грибы себе на зиму посушить.
В лесу белки всегда осенью грибы на сучьях сушат. Вот и наша поспешила. Видно, зачуяла зиму.
Скоро и вправду наступили холода. Белка всё старалась забраться куда-нибудь в уголок, где бы потеплее, а как-то раз она и вовсе пропала. Искали-искали её — нигде нет. Наверное, убежала в сад, а оттуда — в лес.
Жалко нам стало нашей белочки.
Собрались топить печку, закрыли отдушник, наложили дрова, подожгли. Вдруг в печке как завозится что-то, зашуршит! Мы отдушник поскорее открыли, а оттуда белка пулей выскочила — и прямо на шкаф.
А дым из печки в комнату так и валит, в трубу никак не идёт. Что такое? Брат сделал из толстой проволоки крючок и просунул его через отдушину в печку, чтобы попробовать, нет ли там чего.
Гладим — тащит из трубы галстук, мамину перчатку, даже бабушкину праздничную косынку там разыскал.
Всё это наша белка себе для гнезда в трубу затащила. Вот ведь какая! Хоть и в доме живёт, а лесные повадки не оставляет. Такова уж, видно, их беличья натура.
Пушок
В доме у нас жил ёжик. Он был совсем ручной. Когда его гладили, он прижимал к спине колючки и делался совсем мягким. За это мы его прозвали Пушок.
Если Пушок был голоден, он гонялся за мной, как собака. При этом он пыхтел, фыркал и кусал меня за ноги, требуя еды.
Летом я брал Пушка с собой гулять в сад. Он бегал по дорожкам, ловил лягушат, жуков, улиток и с аппетитом их съедал.