— Конечно, ты не глупый, — согласился Олешек.
— А дядька заладил одно: «Не признаешься, — значит, трус!»
— Нет, — сказал Олешек и посмотрел на верхушку ёлки, — ты очень храбрый человек.
Валерка стоял перед низеньким Олешком и смотрел на него радостными голубыми глазами.
— Слушай, а ты молодец! — сказал он и похлопал его по плечу. — Ты, оказывается, настоящий человек, хотя и маленький. Ты один из всех понял, каков я есть! — И он протянул Олешку свою длинную руку, и она далеко вылезла из короткого рукава, как любопытная белка из дупла. — Давай пять! — сказал он.
— Какие пять? — спросил Олешек.
— Ну, давай скорей свои пять пальцев! — весело сказал Валерка. — Мир заключаем, понял? Не буду больше дразнить толстым пузовом и снежками в нос кидать не буду, понятно?
Олешек дал руку.
— Сейчас мне в школу уже пора, — сказал Валерка, — а завтра я тебе ещё две ступеньки к зимовьюшке пристрою. И с утра пораньше придём сюда с лопатой и всё сделаем как надо. Слушай, а когда этот лётчик поправится, он меня покатает на самолёте?
— Наверное, покатает, — сказал Олешек с грустью. Ему ведь тоже хотелось полетать на самолёте.
— Слушай, а про отметки он не спрашивает? — Валерка озабоченно наморщил нос.
— Не знаю, — ответил Олешек. Он ведь ещё никогда не получал отметок.
— Ладно, — решил Валерка. — Мне бы вот только на каток сегодня не удрать, я бы вечером все задачки сделал. И тогда пусть хоть спрашивает, нам не страшен серый волк!
Олешек удивился и, задрав голову, поглядел на Валерку:
— А разве ты умеешь решать задачки? А Николай Иванович говорит, что ты неспособный.
— Я ему покажу «неспособный», — сказал Валерка и запустил шишкой в ворону. — Завтра вот вызовусь к доске отвечать, будет тогда у меня знать. — Он присел на корточки и пощупал землю ладонью осторожно и ласково. Когда-то давно, дома, так же ласково мама трогала его лоб, проверяя, нет ли у него жара. — А я знаю, почему зимой трава выросла! — сказал он. — Тут в земле трубы проложены. По ним горячая вода из котельной идёт в дом отдыха. Земля от труб согрелась, вот и трава поднялась. А ты думал — чудеса!
Олешек посмотрел на Валерку с уважением.
— Я, если захочу, запросто пятёрку принесу! — сказал Валерка.
— Завтра принеси, ладно? — попросил Олешек. — Только не забудь.
— Я этой пятёркой враз своего дядьку на обе лопатки уложу.
Тут уж во взгляде Олешка появилось сомнение. Он вспомнил, как сегодня толкнул Николая Ивановича с разбегу в живот, а Николай Иванович устоял.
— Нет, не положишь, — сказал Олешек. — Он слишком толстый.
Валерка задрал голову и стал громко хохотать, над чем — неизвестно, и ёлка отряхнула ему прямо в рот охапку мягкого снега, и берёза сбросила ему на нос стайку блестящих капель.
Потому что началась оттепель.
Но это ещё не была весна. К вечеру небо заволокло тучами, и что-то мелкое стало сыпать сверху: и не дождь, и не снег, а так — какая-то сырая морозга. Под водосточной трубой начало капать и шлёпать, сугробы обморщинели, и дорога стала громко чавкать под ногами.
Всю ночь, пока люди спали, сыпалось с неба. А к утру ветер разогнал тучи, и вдруг над отсыревшими крышами, над мокрым голым лесом, над раскисшей дорогой встал ясный, звонкий, морозный день.
— Чистый гололёд, — сказал утром папа. — Машины сегодня не пройдут, буксовать будут. Дороги как каток.
Олешек вскочил с постели и помчался вниз к Валерке.
— Скорей, скорей, — торопил он Валерку, — ну, может, она ещё не замёрзла!
Они схватили лопату, схватили коробку из-под башмаков и выскочили из дому.
И оба сразу крепко зажмурились.
Вокруг было ледяное царство. Всё ослепительно блестело, как стеклянное. Прозрачной ледяной бронёй оделись дороги. И пушистый высокий снег, и каждый мягкий пригорок сковало крепким льдистым панцирем. По этому стеклянному снегу можно было ходить без лыж — ноги не проваливались.
Валерка запустил в снег льдинкой, и она долго со звоном бежала по крепкому насту, пока не уткнулась в куст можжевельника. И можжевельник тоже зазвенел каждой своей веточкой.
В это утро всё звенело вокруг. Под лёгким ветром, будто стеклянные нити, бились друг о друга тонкие ветви берёз. И старый кряжистый дуб гремел заслюденевшими мёртвыми листьями, как жестянками. Перила и каменные вазы на террасе дома отдыха, и ступени, и фонари стояли будто облитые стеклом, а по краям крыш застыла на лету капель, и сосульки свисали вбок, как стеклянная нечёсаная борода.