И вот он сидит за бузиновым кустом один-одинёшенек.
Зоя Петровна перестала дудеть в дудку, теперь она бьёт в бубен:
— Раз-два! Все за Ланой! Шире шаг! Шире круг!
И все стали ходить быстро по кругу огромными шагами, и Матвею сделалось нестерпимо завидно: ему тоже хотелось, как Панков, наступать Дёмочкину на пятки и, как Дёмочкин, в ответ брыкаться.
— Бе-егом! Бе-егом!
Круг всё шире.
Кругу уже тесно на той стороне улицы, он захватил сторону Матвея, и теперь ребята пробегают совсем близко от скамейки, и так быстро, что одуванчики, примятые их ногами, не успевают распрямляться. Матвей крепко держит Гамбринуса за ошейник, чтоб не вздумал бежать за ребятами, а они, пробегая мимо, успевают дёрнуть бузиновый куст за ветку и что-нибудь сказать.
Все девочки говорят:
— Какая собачка… Не кусается?
Дёмочкин остановился, задумчиво поглядел синим глазом сквозь ветку и спросил:
— А можно её погладить?
Но кто-то оттащил его за руку. А Панков, проскакивая мимо Матвея, ткнул в его сторону кулак и крикнул:
— Тётя Мотя!
И курносый Пискля, улыбаясь от уха до уха, тоже пропищал:
— Тётя Мотя!..
Это было очень обидно. Значит, они слышали, как прабабушка зовёт его «Мотенька» да «Мотенька». Выдумала какое-то тёткинское имя!
И когда Пискля на бегу опять пискнул: «Тётя Мотя!» — Матвей потерял терпение и скомандовал Гамбринусу:
— Голос!
Гамбринус раскрыл весёлую зубастую пасть и громовым басом объявил: «Гам-гам-гам!», несмотря на то, что сам низенький и на коротких лапах и кусаться по своей доброте не умеет. Зато голос у него, как у громаднейшего пса.
Пискля с испуга присел, а все, кто бежали за ним, налетели на него и попадали. Начался писк, визг, барахтанье. Круг распался. Бубен смолк. Матвей поскорей утащил Гамбринуса за калитку на участок, а калитку запер на деревянную вертушку. Попробуй-ка их теперь достань!
Тут пушисто цвела сирень, они с Гамбринусом постояли в её тени, послушали, как на солнечной улице Пискля хныкал:
— Из-за него у меня шишка сделала-ась… — И сквозь щель в заборе было видно, что он тёр лоб.
Зоя Петровна громко говорила:
— Безобразие! Один отдельный ребёнок срывает занятия целого коллектива! Придётся просить заведующую пожаловаться его родителям.
— У него нет никаких родителей! — пропищал Пискля.
— Тогда дедушке или бабушке! — строго сказала Зоя Петровна.
— Дедушки и бабушки тоже нет! — громко объяснял Панков. — Он живёт на даче у прадедушки и прабабушки. Он из Ленинграда сюда приезжает.
— У него прадедушка чудак, он собирает старые черепки. — Пискля захихикал, растянув рот от уха до уха.
— Не чудак, а профессор, — перекрикивая всех, крикнула девочка Лана. — Он не простые черепки собирает, а исторические. Он раскапывает города, которые были давным-давно, находит ископаемые вещи и пишет про них научные книги.
Матвей подумал: «И откуда они всё пронюхали?»
— И он в качалке качается! — пискнул Пискля.
— И у них злой петух, он клюётся! — крикнул ещё кто-то.
Стоял ужасный шум.
Наконец Зоя Петровна крикнула громче всех:
— Кто у нас глухой? Для кого вы кричите?!
Сделалось тихо. И тогда Гамбринус чихнул. Этот пёс всегда чихает не вовремя. Ноги у него короткие, и он, как чихнёт, мордой ударяет в пол или в землю, и Матвею его жалко.
— Будь здоров! — приказала Зоя Петровна Панкову, который стоял ближе всех к калитке.
А Дёмочкин нечаянно ответил:
— Спасибо. — И задумчиво спросил: — А как узнать, какой черепок исторический, а какой нет?
— На исторических бывают старинные надписи или рисунки, я по телевизору видала, — сказала Лана.
Эта Лана очень умная, умней всех. Она осенью уже пойдёт в школу.
Тут разговор их прервался, потому что Зоя Петровна вынула из кармана дудку, прижала к губам, и дудка пропела всем известный флотский сигнал: