— Давай мне! — потребовал Илюша.
— Тебя тут не хватает, — ответил Рыжик, продолжая работать.
— Да, не хватает. Я ведь не уронил его, да?..
И когда Рыжик взял новый кирпич, Илюша вцепился в него, и они положили этот кирпич сразу четырьмя руками. Но получилось не быстрее, а медленнее. Цепочка остановилась. Все ученики стояли и ждали.
Тут кто-то взял Илюшу под мышки и перенёс на другое место, подальше.
— Ты мешаешь! — сказал дед Илья. — Не видишь, их и без тебя шестеро и с тобой шестеро.
— Нет, — возразил Илюша. — Со мной семеро. Я помогаю.
— Когда человек помогает, дело идёт быстрее. А ты им всю скорость сбил.
Илюша вздохнул. Теперь-то цепочка опять работала. И весело тараторила: «Давай… не зевай… давай… не зевай…» И кирпичи, как красные вагончики, бежали по рукам, словно по рельсам.
— Я буду очень стараться, — попросил Илюша.
— Старайся. Только не здесь, а вон там. — Дед Илья повернул Илюшу от себя и легонько подтолкнул.
И тут Илюша увидал, что много ребят тащат из дверей городского Совета стулья и скамьи, выстраивают их рядами прямо на площади. Илюша побежал, тоже схватил стул, принёс и поставил в первый ряд. Потом принёс ещё пять стульев. Кто-то сунул ему в руку свёрток кумача и велел: «Неси!» Он принёс кумач к трибуне. А там уже была товарищ Орлова Надежда Ивановна и ещё комсомольцы с рыбного завода. Они расстелили кумач прямо на асфальте, окунули кисть в банку с краской и написали печатными буквами, белым по красному:
ПРИВЕТ МАСТЕРУ — ЗОЛОТЫЕ РУКИ!
— А кто это мастер — золотые руки? — спросил Илюша.
— А вот, кто победит, тому и дадим это звание и фамилию его сюда впишем, — объяснила Надежда Ивановна.
Илюша постоял-постоял и спросил:
— А что бы мне ещё поделать?
— Дел много, — сказала она. — Первое дело — отойди от банки с краской, а то как бы ты её не опрокинул. Второе дело — сгрызи вот это на здоровье. — Надежда Ивановна вынула из кармана четыре грецких ореха. — А третье дело — видишь, дед Илья стоит? Беги к нему, скажи: «Надежда Ивановна просит вас присесть и передохнуть перед началом». Понял?
— Понял! — радостно крикнул Илюша и побежал к деду.
Дед Илья стоял возле брёвен. Он сердито глядел на лужу, в которой лежали кирпичи.
— Хозяева безрукие, — сказал он. — Разбросали добро!
— Ничего не безрукие, — ответил Илюша. — Просто нечего из-за них кланяться, руки марать. Им цена грош совсем ломаный.
Дед Илья так удивился, что без всякой просьбы сам сел на бревно.
— Вот как? — спросил он и пронзительным взглядом уставился на Илюшу. — Ты это точно знаешь?
— Точно. Мне Семёнов Николай сам сказал.
— Ах, сам?.. — Дед Илья сердито подёргал себя за ус. — Сам, значит… Нет, сколько топорище ни вари, всё топорищем останется. А где он сейчас, этот «сам», околачивается?
Семёнов Николай стоял перед афишей кино и грыз семечки.
— А, вот он, мой милый-дорогой, — обрадовался дед Илья. — Сейчас мы его поучим уму-разуму. — Дед достал из кармана горстку жёлтых монет, выбрал самые маленькие, копейки. — Пойди-ко, внук, пока этот «сам» сюда не глядит, разложи копейки на дороге.
— Как — разложи? — не понял Илюша.
— А очень просто: выкладывай их одну за одной по асфальту.
Илюша удивился. Однако он быстро справился с порученным делом. Монетки легли на асфальт.
— А теперь сядь со мной рядом. — И дед Илья раскатисто крикнул на всю площадь: — Семёнов!
Семёнов Николай перестал лущить семечки и не торопясь направился к деду Илье. Вдруг на ходу он будто споткнулся — монета! Наклонился, сунул в карман, ступил три шага — стоп! Ещё одна! И какой безрукий их тут растерял? Мигом нагнулся, поднял. Ступил два шага — третья монета! Ведь вот удача привалила! В кармане уже весело позвякивало, а Семёнов Николай всё кланялся, подбирая копейки. И, кланяясь, приближался к деду Илье. А когда подошёл, увидел, что дед Илья раскачивается от хохота.
— Ой! — стонал дед Илья. — Вот где я тебя раскусил. Ой, старательный! Одиннадцать раз поклонился, не поленился! Спинушку гнул и руки замарать не побоялся!..
— Не пропадать же добру! — буркнул Семёнов Николай.
— Вот оно как? — Дед Илья вдруг перестал смеяться. Узловатые его пальцы забарабанили по колену. Зрачки буравили ученика. — Вон как! Значит, как себе в карман, так и сто раз поклонишься — не пропадать добру? А кирпичи валяются — пусть пропадают? Добро не твоё, а народное, тебе не жалко?