Но вот под плоскостями самолетов земля, освобожденная от врага. Впрочем, истребители могут атаковать и здесь. Да и удастся ли довести до аэродрома тяжелоуправляемую машину? Надо спасти, посадить ее, пока есть хоть капля бензина. Прыгать с парашютом только в крайнем случае.
Передаю по радио другу:
— Спасибо, Дима. Долечу один.
Он отвечает:
— Прошу разрешения прикрывать до посадки.
И мы продолжаем полет на предельно малой скорости. Поглядываю на приборы, на самолет боевого друга. Осматриваю и землю: на всякий случай подыскиваю площадку, удобную для посадки.
Наконец показался аэродром. Он тщательно замаскирован, но тут я знаю каждый кустик. Различаю место стоянки наших самолетов. К ней сбегаются товарищи — летчики, техники. Их опередила санитарная машина.
Обычно истребитель с легким чувством, победоносно подлетает к своему аэродрому. А я веду подбитый самолет осторожно, будто крадучись. Не привык я возвращаться на такой скорости. По-прежнему сильно кренит влево. Держу ручку управления обеими руками. Неизвестно, как самолет будет вести себя на посадке. Надо еще раз все продумать и принять правильное решение. Передаю Дмитрию команду:
— Иди на посадку!
Вместо ответа он тревожно спрашивает:
— Как дела?
Повторяю:
— Иди на посадку!
На этот раз он беспрекословно повинуется. Бензин у нас почти иссяк.
Все взвесив, иду на посадку и я. Самолет касается земли. Заруливаю к своей стоянке. И тут «Лавочкин» останавливается. Сбежались товарищи, разглядывают плоскость. Вылезая из кабины, слышу слова техника Васильева:
— Да, повреждение серьезное. Как только самолет держался в воздухе, не перевернулся?! Да вы не волнуйтесь, товарищ командир, починим быстро.
Подхожу к Дмитрию и крепко его обнимаю.
— Спасибо, дружище!
За несколько дней боев наша группа уничтожила двенадцать вражеских самолетов. А главное, нам удалось нанести моральное поражение немецким асам, и они стали уклоняться от боев. Задание было выполнено.
Я получил приказ вернуться в полк, когда войска трех Прибалтийских фронтов уже вели бои на ближайших подступах к Риге, располагали большим количеством авиации, и наша помощь уже была не так нужна.
Когда мы прилетели в свой полк, я заметил незнакомого молодого летчика. Он шел торопливо, чуть прихрамывая, навстречу летчикам третьей эскадрильи.
Кто-то крикнул:
— Да это Крамаренко!
И все бросились к нему. Встреча была бурная. Сергей Крамаренко — летчик из третьей эскадрильи. Он был сбит в дни ожесточенных боев под Проскуровом. Несколько месяцев о нем ничего не было известно. Вернулся он в полк, когда мы улетели в Прибалтику.
Вот что с ним произошло. В воздушном бою он был тяжело ранен в руку и ногу. Самолет загорелся, пришлось выброситься с парашютом. На земле летчику оказали первую помощь, а потом отправили на самолете в Москву в госпиталь, где он и пролежал много времени.
На врачебную комиссию Крамаренко пришел, опираясь на палку, но оставил ее в коридоре, не показав виду, что ступать нестерпимо больно. И комиссия, правда с трудом, признала его годным к летной работе. Он стремился в родной полк, приложил немало стараний, чтобы разыскать его. И добрался сюда, к радости всех однополчан.
Куманичкин, рассказавший мне все это по дороге на КП, сказал с довольным видом:
— Вот у меня и напарник теперь есть.
До Берлина 80 километров
В начале февраля войска нашего фронта, успешно продвигаясь на главном направлении, вышли на Одер, форсировали его и захватили плацдармы на левом берегу севернее и южнее Костшина (Кюстрина). Этот старинный польский город у впадении Варты в Одер был превращен фашистами в сильный узел обороны, и с ходу его взять не удалось. Гитлеровцы упорно сопротивлялись, и наши наземные войска вели кровопролитные бои, закрепляя и расширяя плацдармы.
Началась распутица. К нашей великой досаде, мы отстали от наземных войск. Радиус действия «Лавочкиных» не позволял вылетать на задание к Одеру.
К полудню туман рассеивался, но низкая облачность мешала перелету на новый аэродром. А промежуточных аэродромов с бетонированным покрытием не было до самого Одера.
Авиация противника резко активизировала свои действия. Фашисты использовали свою аэродромную сеть — бетонированные аэродромы Берлинского района противовоздушной обороны. К тому же условия погоды были в том районе лучше, и немецко-фашистские бомбардировщики, налетая группами в 50–60 самолетов, обрушивали удары по плацдармам, переправам и подходившим войскам наших армий. В районе Кюстринских плацдармов противник временно захватил господство в воздухе. Тяжело приходилось нашим зенитчикам. Прикрытие с воздуха для наших армий стало жизненно необходимым.
Немцы пытались остановить продвижение наших войск на Берлин и подтягивали крупные резервы.
…Несмотря на тяжелые условия, наши войска успешно завершили Висло-Одерскую операцию, выполняя задачу, поставленную Ставкой: освободить от немецко-фашистских оккупантов Польшу, выйти к Одеру и перенести военные действия на территорию фашистской Германии.
И вот наконец мы получили приказ: вылететь на аэродром севернее Костшина. В шести километрах от него по Одеру проходит линия фронта, на другом берегу реки наш плацдарм. Берлин в восьмидесяти километрах. Мы стали тщательно изучать маршрут, район нового аэродрома, уточняли линию фронта.
На аэродром южнее Костшина уже прорвался один полк на «Яках». Он вел тяжелые воздушные бои, отражая налеты. Да и аэродром по нескольку раз в день штурмовала немецко-фашистская авиация, и среди летного состава были потери даже на земле.
Наша помощь требовалась срочно. Но нам сообщили, что аэродром, предназначенный для нас, грунтовой и еще не подсох. Да и погода на маршруте нелетная: над низменностью восточнее Одера по-прежнему туманы. Передовая команда БАО и техсостава были отправлены туда на машинах.
Обычно истребители базировались ближе к линии фронта, а бомбардировщики — дальше. На наш же аэродром в Познани сели бомбардировщики и как бы нас вытеснили.
— Наседают на нас бомберы, — шутили летчики. — Пора нам убирать шасси.
Наконец подполковник Топтыгин, тоже уехавший на новый аэродром, сообщил: «Передовая команда добралась благополучно, аэродром готов для приема полка».
И командир решил послать меня первым в паре с Титаренко: я должен, как летчик, определить погоду на маршруте, оценить обстановку в районе плацдарма, выяснить, каковы подходы к аэродрому с воздуха, пригоден ли он для посадки.
Вырулить на бетонную полосу трудновато — колеса застревают в грязи. Но вот мы в воздухе. Сначала низкая облачность прижимала к земле. Затем прояснилось.
Аэродрома еще не видно, но невдалеке от того места, где он должен находиться, над переправами появилась большая группа «фокке-вульфов» — самолетов пятьдесят. Наши зенитчики вступили в единоборство с воздушным врагом.
Образовался как бы купол из разрывов зенитных снарядов. Вот где наша помощь нужна! Но вступать в бой — значит себя обнаружить, а может, и помешать перелету полка.
Неприятно заходить на аэродром, когда близко самолеты противника. Но немцы нас не заметили: мы летели на бреющем над лесом и наши самолеты как бы сливались с фоном местности. Внимательно следя за воздухом, ищу аэродром. Вот он среди деревьев. Еще несколько дней назад он входил в систему берлинской противовоздушной обороны: фашисты частично рассредоточивали свои самолеты на грунтовых аэродромах, чтобы ввести нас в заблуждение (бетонированный аэродром издали виден с воздуха). На этом аэродроме недавно сидели истребители-перехватчики с радарными установками — «Мессер-шмитты-110».