Волшебница открыла дверь, и они вошли в квартиру, остановившись в полутемной прихожей, куда проникало лишь чуточку света из кухни. Его было совсем немного, но все же достаточно для того, чтобы в этом полумраке Люциус с Гермионой различали лица друг друга.
Опустив глаза, она невольно скользнула языком по нижней губе и не увидела, с какой мрачной и мучительной жаждой Люциус впился взглядом в ее лицо.
— Я… пойду, заварю чай… — мягко проговорила Гермиона.
— Не смею мешать.
Но она по-прежнему не двигалась.
«Почему… почему мое сердце так колотится?»
— Какой чай вы предпочитаете, мистер Малфой?
— С перечной мятой.
— Да? У меня как раз есть перечная мята.
— Чудесно.
И все же… что-то упорно не давало Гермионе двинуться с места.
«Мерлин! Я хочу поцеловать его. Ужасно хочу! Неужели это так плохо? Один-единственный короткий поцелуй. Ведь это ничего не значит, и не будет иметь никаких последствий. Он даже не изменит ничего в наших отношениях! Просто легкий и совершенно безвредный поцелуй, о котором мы забудем уже завтра. Хотя… почему-то поцелуи Люциуса Малфоя становятся для меня незабываемыми. Да в чем дело-то?! Ничто не мешает нам быстренько поцеловаться и перейти к чинному благопристойному чаепитию».
Во мраке глаза Люциуса выглядели темными, похожими на древесный уголь, а его фигура казалась особенно крупной, горделиво возвышающейся над хрупкой маленькой Гермионой. Он так и не двинулся с места, и она начала подозревать, что делает он это сознательно. Ожидая, когда она сама пойдет на контакт.
«Господи, неужели я должна набраться наглости и поцеловать его первой?» — мысли Гермионы путались: за все это время она привыкла, что именно Люциус был тем, кто проявлял инициативу. Ведь именно он целовал ее сам, именно он всегда был доминирующей стороной, практически не предоставляя ей никакого выбора. В голове Гермионы вдруг мелькнула картинка, как с силой толкает его к стене, как хватает за руки, не давая двинуться с места, и как… трахается с ним! Буквально заставив взять себя! Сейчас, в полумраке прихожей, это уже не казалось ей столь ужасной идеей…
«Мне нужно быть похрабрей. И идти вперед. Без страха и опасений. Нужно просто взять то, что хочу. Ох… смогу ли? А вдруг у меня не получится…»
Собравшись с духом, она шагнула вперед и оказалась в личном пространстве Малфоя, который по-прежнему оставался неподвижным.
«Я просто поцелую его и все… И больше ничего».
Подняв руки, Гермиона обвила шею Люциуса и приподнялась на цыпочки, чтобы видеть его лицо. Пытаясь встретиться с ним глазами, она слегка отклонилась назад и сразу же наткнулась на удивленный взгляд. Малфой выглядел так, будто его не только удивляет, но и забавляет ее поведение. Выглядел так, будто ему было жутко любопытно выяснить, насколько далеко она собирается зайти. И ничем не помогал ей! Просто стоял, не двигаясь, в ожидании следующего ее шага.
— Ах ты, вредный упрямец! Ты нарочно заставляешь меня делать все самой? — возмутившись, нарушила тишину Гермиона.
Сдержать довольную ухмылку у Люциуса не получилось.
— Не помню, чтобы просил тебя о чем-то подобном…
— Значит, ты не хочешь целоваться со мной?
— Почему же? Очень хочу.
— Тогда… я поцелую тебя. Один раз. Потом сделаю нам чай, а после этого ты уйдешь.
— Конечно.
— Кстати, я запретила тебе появляться в своем книжном магазине.
— Знаю, я видел твою табличку. Должен сказать, на редкость безвкусную.
— Пожалуй, не стоит целоваться с тобой.
— Возможно. Но ты ведь пока даже не начала.
Гермиона прикусила нижнюю губу.
— А почему вы сами не поцелуете меня, мистер Малфой?
— Потому что хочу, чтобы на этот раз вы поцеловали меня первой, мисс Грейнджер.
— Что ж… Хорошо, — на удивление послушно согласилась Гермиона и прижалась губами к его рту.
Мраморная статуя по имени Люциус Малфой внезапно ожила, крепко обхватив ее за талию и прижимая к себе. Нет… он не доминировал, наоборот: вместо этого позволил Гермионе делать все, что сочтет нужным. И не ошибся! Уже скоро ее целомудренный поцелуй превратился в голодный. Подчиняясь натиску женских губ, Люциус приоткрыл рот, и их поцелуй стал жарким. Это был уже не просто поцелуй. Он стал толчком, пробуждающим сводящее с ума желание. То самое тщательно сдерживаемое желание, которое уже давно тлело в них.
Мысли о чаепитии были забыты напрочь, теперь они ласкали друг друга не только губами, но и руками. Пальцы Гермионы то путались в его волосах, то судорожно сжимали ткань рубашки, словно желая разорвать ее. Гермиона прижималась к нему все сильней и сильней, но ей казалось, что этого мало и хотелось большего. Приподняв ногу, она обвила ее вокруг Люциуса, отчаянно сетуя на облегающее и тем самым ужасно мешающее платье.
Но Люциус будто почувствовал ее нетерпение: ладони его скользнули по бедрам Гермионы, поднимая подол вверх. Их поцелуй прервался, когда он приподнял и ее, Гермиона сбросила туфли и обвила его уже обеими ногами. Удерживая на весу, Малфой прижал хрупкую фигурку к ближайшей стене, жадно целуя щеки, шею, ключицы и опускаясь губами все ниже и ниже.
Они пылко ласкали один другого и не останавливались ни на миг, опьяненные смесью восторга и вожделения. Гермиона задыхалась от охватившего ее эмоционального накала, не обращая внимания на слабенькие требования здравого смысла — прекратить это чувственное безумие, пресечь его в зародыше!
И все же она не остановила Люциуса. Не остановила даже тогда, когда он принес ее в полутемную гостиную и опустился на диван. Нет, Гермиона не отодвинулась, только уселась верхом чуть удобней и прижалась к нему еще крепче. Теперь лишь тоненькая полоска стрингов да ткань его брюк были единственным барьером, отделявшим их от полного обладания. Схватившись за язычок молнии у нее на спине, Малфой резко опустил его, освобождая Гермиону от ставшего ненужным платья, в то время как она дрожащими от нетерпения пальцами расстегивала его рубашку.
«Боже мой, как же все изменилось!»
И это действительно было так: Люциус Малфой влиял на нее каким-то непостижимым образом, и Гермиона, оказавшись в его объятиях, забыла обо всем на свете.
«Как мог целомудренный поцелуй превратиться в эту… вакханалию? — краешком сознания она все же понимала, что собирается заняться с ним сексом. Здесь, на диване собственной гостиной. Собирается, несмотря на увлечение Леголасом, несмотря на то, что Люциус — абсолютно неподходящий для нее мужчина. — Неужели для меня и это не имеет никакого значения? И мне все равно? О, нет. Пожалуй, не совсем…»
Словно пытаясь отвлечь от ненужных сомнений, Люциус снова и снова целовал ее, ласково поглаживая ладонями все тело. Потом опустил коротенькие рукава платья, высвободив ее руки, и уже скоро ловко щелкнул застежкой бюстгальтера. Времени стесняться он ей не дал, сразу же прильнув губами к обнажившейся груди, жадно вбирая в рот сосок, потом другой, посасывая и облизывая их.
— Да, — задыхаясь, не выдержала Гермиона, и собственный голос показался ей чужим. — О, боже, да…
Невольно опустив веки, она еще сильней прижала к себе его голову и выгнулась навстречу. Рот Люциуса был теплым и влажным. Малфой искусно покусывал соски, лаская их языком и заставляя Гермиону стонать. А когда провел рукой между ее ног и осторожно коснулся клитора, она поняла, что ждать больше не может. Она хочет этого мужчину! Ужасно хочет, невзирая на то, что Люциус Малфой — недобрый, коварный, абсолютно неподходящий ей человек, совершивший в прошлом множество ужасных вещей. Но почему-то именно с ним желание физической близости манило и завораживало. Столь сильно, что каждой клеточкой тела, каждым волоском Гермиона вожделела его, одновременно пугаясь своего вожделения.
Наконец-то решившись, она слегка отстранилась, потянулась к поясу брюк и расстегнула их. Потом осторожно дотронулась до освобожденного члена и услышала, как Люциус сдавленно проговорил:
— Боги, как же я хочу быть в тебе, ведьма… — он снова коснулся губами шеи, и Гермиону обожгло его дыхание.