Более всех радовались нашему вступлению в Самарканд евреи и иранцы. Евреи толпами приходили в цитадель, чтобы выразить чувства радости и благодарности. Солдаты, со своей стороны, особенно дружелюбно относились к евреям. Встретив еврея, солдатик останавливал его и, взяв за веревку, которой они обыкновенно подпоясываются в бухарских владениях, говорил: «Что же ты не снимешь веревки, не надеваешь ичигов [высокие сапоги из мягкой кожи] и нового халата, ведь теперь ты это можешь». Когда кто-либо из русских проезжал по еврейскому кварталу, евреи выходили на улицу, и приветствиям не было конца. Дети их встречали приезжих русских: «здравствуй»[240].
Почти те же призывы со стороны солдат приводит и Константин Абаза, дореволюционный исследователь завоевания края. При этом он добавляет, что, услышав их, еврей умилялся от восторга, чувствовал, что он такой же человек, как и другие[241]. Бухарские евреи, ободренные Кауфманом и русскими солдатами, сразу стали носить кушаки вместо ненавистных веревок и ездить в городе верхом на лошадях. Между тем, поверив в проявленную самаркандцами покорность, командующий русской армией Кауфман покинул с основными силами город, оставив во внутренней старой крепости лишь небольшой гарнизон. Бухарские евреи после ухода основных русских войск начали опасаться погромов в наказание за свою радость по случаю захвата города и за нарушение ограничительных законов[242]. Эти опасения еще более усилились после известий о подходе к Самарканду войска шахрисябзского бека. 26–28 мая бухарские евреи приходили к коменданту крепости и докладывали, что мусульмане собираются поднять антирусское восстание и заодно вырезать их, однако он и другие русские офицеры лишь посмеивались над этими страхами[243]. Исследователь русского завоевания Средней Азии и очевидец восстания Михаил Терентьев сообщал, что наконец один из офицеров, полковник Петрушевский, с целью опровергнуть слухи выехал в город, на базар, с пятью казаками: «Сарты, конечно, кланялись… Петрушевскому этого было совершенно достаточно: он своими глазами убедился, что жиды врут!»[244]
В тот же день все лавки в городе были заперты, а прибывшие в него отряды каракалпаков начали грабеж еврейского квартала[245]. Несколько десятков бухарских евреев вечером 31 мая с женами и детьми бежали к крепости, чтобы сообщить о восстании и попросить об убежище. Получив отказ коменданта, барона Фридриха фон Штемпеля, они не разошлись, а заночевали с наружной стороны крепостной стены. В два последующих дня их пришло еще больше. К этому времени уже никто среди русских солдат не сомневался, что мусульмане готовят восстание. Лишь тогда бухарским евреям было разрешено войти в крепость[246]. Вероятно, они взяли с собой запасы воды и продовольствия, которыми поделились с солдатами[247]. Согласно свидетельствам очевидцев, укрывшиеся в крепости бухарские евреи участвовали в инженерных работах, а также накануне штурма снабжали русских солдат питьевой водой, нехватка которой ощущалась в цитадели. Во время штурма крепости, начавшегося на следующий день, часть бухарских евреев помогали перемещать пушки, подносили воду для их охлаждения и снаряды к ним, ухаживали за ранеными, участвовали в иных вспомогательных работах[248].
Но другие очевидцы этих событий, русские офицеры Василий Верещагин, Михаил Терентьев и Константин Черкасов, не заметили этого участия, а иронически описали, как бухарские евреи, укрывшись во время осады во дворце Тимура, плакали и стонали от страха. Черкасов, сообщая об инженерных работах в крепости при ее осаде, отметил, что к ним из-за отсутствия рабочих были привлечены джигиты и арестанты, а евреев вообще не упомянул[249]. Однако не исключено, что он посчитал их тоже джигитами.
Большинство бухарских евреев не успели укрыться в крепости и за проявленную лояльность к русским оказались жертвами погрома, который сопровождался человеческими жертвами. Среди погибших был шойхет (буквально «резник», т. е. ритуальный забойщик скота) и раввин Барух (по прозвищу Гулям) сын Фузайла, а среди раненых – калантар (буквально «наибольший», т. е. староста) бухарских евреев Моше Калантаров, спасший свою жизнь ценой перехода в ислам[250].
После возвращения главных русских сил в Самарканд и подавления восстания Кауфман наказал жителей города, разрешив солдатам расстреливать пленных, мародерствовать и поджечь базар[251]. Столь неординарные меры были предприняты в отместку не только за само восстание, но и за отсечение противником в ходе этой военной кампании голов убитым, что особенно ожесточило русских солдат. При этом им было отдано распоряжение не трогать евреев. Согласно рассказам бухарских евреев начала второго десятилетия XX века, чтобы отличить их от мусульман, им было указано: мужчинам перекинуть конец веревки через плечо, а женщинам на одном из рукавов верхнего халата прикрепить кусок пряжи. Скорее всего, бухарских евреев отличали и по длинным пейсам, которые те тогда носили. Вероятно, эти меры помогли им избежать погрома.
240
241
242
243
246
247
О снабжении осажденных питьевой водой и провиантом через подземные ходы см.:
248
249
250
ЦГИА Украины. Ф. 1004. Оп. 1. Д. 100. Л. 2 об.; ЦГА Узбекистана. Ф. 1. Оп. 17. Д. 789. Л. 24;
251