Памятник Баруху (Гуляму) сыну Фузайла, 1920-е годы (фото А. Кагановича).
Магомет Суфи, принимавший участие в восстании, утверждал, что после его подавления евреи показывали русским солдатам лидеров повстанцев и места, где мусульмане зарыли в землю свои деньги и ценности[252]. Однако, проживавшие изолированно в своем квартале, самаркандские евреи вряд ли могли располагать такой информацией, тем более что до полного перехода города под контроль русских они старались не попадаться мусульманам на глаза.
В. Верещагин. После неудачи (Самарканд), 1869 год. © Русский музей, Санкт-Петербург, 2016
Среди воспоминаний об этих событиях сохранилось одно свидетельство о том, что русские солдаты во время грабежа расстреляли двоих пойманных бухарско-еврейских детей десяти – двенадцати лет и лишь чудо спасло от смерти еще одну девочку такого же возраста[253]. В результате поджога базара бухарские евреи понесли большие материальные убытки[254]. Впрочем, потери евреев несравнимы с потерями другой симпатизировавшей русским части самаркандского населения – иранцев. Причинами их симпатии были религиозное презрение к ним со стороны суннитского большинства и надежда на отмену рабства, ведь многие из них были рабами. Во время осады иранцы ухитрялись приносить русским солдатам воду, в которой, как мы уже знаем, осажденные испытывали недостаток. Некоторые из иранцев тоже скрывались в крепости. По поручению ее коменданта один из иранцев доставил записку Кауфману[255]. Мартин Лыко пишет, что во время мародерства солдаты нескольких частей по ошибке напали на иранские деревни (вероятно, имеются в виду шиитские кварталы на окраинах). Их жители в отличие от прочих мусульман не прятались, так как, будучи лояльными, не ожидали появления погромщиков. Когда о нападении узнало начальство, отмечает Лыко, «тотчас были приняты меры: имущество отобрано и возвращено по принадлежности, но кто попался на штык, того, конечно, нельзя было возвратить с того света»[256].
На третий день грабеж был прекращен, и русский лагерь превратился в базар, куда приходили некоторые мусульмане выкупать свои вещи[257]. При этом несколько бухарских евреев, завязавших отношения с русскими солдатами, стали, по информации Радлова, основными маркитантами лагеря[258]. Но его сведения не подтверждаются другими источниками. Напротив, встречается больше свидетельств о том, что в основном торговали тогда татары[259].
Бухарские евреи были рады, что русские вновь взяли город. Сотрудничество во время мусульманского восстания с русской армией имело для них огромное психологическое значение: они гордились своим участием в защите крепости[260]. Многие путешественники, посетившие Самарканд после подавления восстания, отмечали теплое отношение бухарских евреев к русским[261]. Один из первых русских исследователей Средней Азии, Лев Костенко, через полгода после описанных событий писал, что бухарские евреи, которые во время восстания были заперты в своем квартале, после снятия блокады плакали от радости, бросались на шею к своим избавителям и целовали стремена верховых[262]. Другой русский путешественник написал в 1872 году о своем посещении бухарско-еврейского квартала:
Для русских жидовская слободка, как ее прозвали они, представляет уже далеко не тот колорит, какой встречается в остальных частях города, хотя улицы и постройки совершенно одинаковы. Тут резко бросается в глаза отсутствие того недоверия, той закупоренности, которыми дышат магометанские улицы. Почти везде отпертые ворота, снует народ. Всюду встречаешь женщин без покрывала; везде слышится ласковый привет, радушное предложение услуг, доверчивая улыбка и прямой открытый взгляд… Живой, смышленый по природе народ этот зажил привольно в городе и с самым искренним доверием стал относиться к русским, подавая, таким образом, благотворный пример остальным самаркандцам[263].
252
253
256
259
См. например: Живописная Россия / Ред. П.П. Семенов. Т. 10: Русская Средняя Азия. СПб.; М.: Издание товарищества М.О. Вольф, 1885. С. 169.
261