В действительности если некоторые ашкеназские евреи и занимались в Туркестанском крае ростовщичеством и мелкой виноторговлей, то это не было их основным занятием. В Ташкенте, где проживало самое большое число ашкеназских евреев, к началу 1870-х годов их было немногим менее 200 человек. По профессиям трудоспособные среди них распределялись так: четырнадцать врачей, одиннадцать сапожников, десять портных и десять швей[298].
К тому времени в черте оседлости евреи стали играть важную роль в торговле, промышленности и ремеслах, о чем Головачев не мог не знать. На самом деле за его ответом стояло опасение экономического усиления ашкеназских евреев в Туркестане. В крае, где православное население было мизерным, такое усиление – на фоне традиционного для русского общества подозрения в нелояльности ашкеназских евреев – представлялось многим администраторам Военного министерства нешуточной угрозой для русской колонизации. В отличие от ашкеназских бухарские евреи казались намного лояльнее и дружелюбнее. Такая точка зрения нашла яркое отражение в записках воевавшего в Туркестане отставного офицера Николая Каразина, позже известного художника-баталиста и писателя. Остановившись у себя в дневнике на постоянно синих руках у бухарских евреев – красильщиков, он далее отметил:
При нашем проезде евреи все вставали, низко кланялись и провожали нас всевозможными ласкательными приветствиями, улыбаясь при этом своей красивой, добродушной улыбкой. Какая громадная разница между ними и их европейскими собратьями: это именно те древние иудеи, не искаженные дальнейшим ходом бытовых исторических событий[299].
В этих двух предложениях передано многое. И столетнее разочарование русского общества от встречи с ашкеназскими евреями, и желание видеть их благодарными русской власти. Но Каразин не учитывает, что «неблагодарными» ашкеназских евреев сделал столетний период репрессивных мер, предшествовавший его записям. А в начале встречи с колониальными властями ашкеназские евреи также выражали им свои симпатии. В 1810 году русский офицер Владимир Броневский отметил, находясь в Борисове (Минская губерния): «Жиды действительно искренно преданы России, любят государя и русских не променяют ни на каких других покровителей»[300].
Проявления лояльности со стороны бухарских евреев отмечали и другие авторы. В 1872 году анонимный автор в толстом журнале «Беседа» с удовлетворением писал: «…[туземные] евреи живо сблизились с [русскими] солдатами и у последних в слободке [еврейском квартале] имеется немало “тамырей” (приятелей), к которым они обыкновенно ходят в гости по праздникам»[301]. Лояльность к русской власти проявляли и евреи, остававшиеся в бухарском подданстве. Полковник Сергей Носович, в качестве главы русского посольства посетивший в 1870 году город Бухару, сторонниками России назвал в рапорте евреев, индусов и персов. А оказавшийся там спустя два года русский чиновник Николай Петровский отмечал, что встречные индусы и евреи кланялись, снимая шапки, только ему – и ни один из них не поклонился сопровождавшему его бухарскому чиновнику[302].
На основе полученных ответов управлявший туркестанской канцелярией Андрей Гомзин в августе 1876 года составил доклад, завершавшийся выводом о недопущении в край ашкеназских евреев[303]. Пытаясь предопределить решение данного вопроса желаемым образом, Гомзин даже пошел на обман, заявив, что Абрамов своего заключения не присылал (в действительности ответ начальника Зеравшанского округа был зарегистрирован канцелярией еще в феврале того же года). Итак, не найдя среди подчиненных сочувствия своей идее русификации края с помощью ашкеназских евреев, а отчасти – даже идее русификации с помощью бухарских евреев, Кауфман разрешил последним постоянно проживать в Сырдарьинской области и Зеравшанском округе. Ашкеназским же евреям он вообще запретил постоянное жительство в крае[304]. Рассылая резолюцию генерал-губернатора по министерствам и туркестанским ведомствам, довольный принятым решением Гомзин внес собственную ограничительную приписку – о том, что право постоянной оседлости предоставляется только туземным евреям, «жившим в этих местностях еще задолго до присоединения края к России»[305]. Эта приписка сыграла свою роковую роль в «бухарско-еврейском» российском законодательстве, к чему мы еще будем несколько раз возвращаться.
298
299
300
302
304
Там же. Л. 38, 39 об. О том, что Кауфман принял это решение собственной властью, не подавая соответствующего законопроекта, см.: Там же. Ф. 717. Оп. 1. Д. 1. Л. 224 об.