— Я собиралась послать Имре за тобой.
— За мной? Для чего? Я всегда вовремя домой возвращаюсь.
— Вижу, — спокойно ответила женщина. — Значит, можно идти ужинать. — И тут же громко крикнула: — Бори, Боришка!
На ее зов из кухни выбежала красивая шестнадцатилетняя девушка:
— Слушаю, госпожа.
— Можешь подавать.
Суп-рагу они съели молча, стараясь не глядеть друг на друга. Никто не решался начать разговор. Боришка убрала суповые тарелки и водрузила на середину стола блюдо, на котором красовался паприкаш из цыпленка[6]. Ирма положила кусок мужу, потом мальчику и только после этого — себе. Жига Балла разлил по бокалам вино.
— Любишь паприкаш? — спросил он у племянника.
— Ага, — ответил Имре. — Только мы его редко ели.
— Ну, кушай на здоровье.
Паприкаш они ели не торопясь, с аппетитом.
— И где же ты был, сынок, все это время?
— У своего друга Миклоша Залы, — честно признался Имре.
— У Залы? — Жига Балла заметно помрачнел. Он посмотрел на жену, затем на мальчика. — И наверно, получил от тетки по заслугам? — спросил он, приложившись к бокалу с вином.
Ирма взглянула прямо в глаза мальчику.
— Ничего я не получил, — пробормотал Имре.
— Твое счастье, что меня дома не было. Тебе крепко повезло.
Ирма перевела взгляд на мужа:
— Он сказал неправду. Я ему устроила взбучку. Расскажи дяде. У него даже кровь пошла из носа.
Имре повернулся к ней:
— Кровь-то шла, потому что я упал.
— Не ври. Нечего меня выгораживать. Я тебя избила — и весь сказ. Потому что ты меня вывел из терпения. А после пришла и извинилась. А ты мне сказал, что родители тебя ни разу пальцем не тронули. И что если я еще раз подниму на тебя руку, ты спалишь дом, конюшню, коровник, хлев. Правда? Было такое?
Мальчик ничего не ответил.
— Ну ладно, оставим это, — бросил Жига задумчиво. Он внимательно посмотрел на паренька. — Поблагодари за ужин и отправляйся спать.
— Спасибо. Спокойной ночи.
Мальчик был уже на пороге, когда дядя вдруг окликнул его:
— Обожди-ка, Имре. Тот обернулся.
— В четырнадцать лет твоя мать пошла в услужение к барону Венкхейму. А управляющим там был некий Куншаги. Так он однажды ее избил. Она вся в слезах прибежала ко мне жаловаться. И сказала: «Если Куншаги или кто другой еще раз на меня замахнется, я всю усадьбу спалю». И я ее понял. Нас родители тоже никогда не били. Они воспитывали нас добрым словом и лаской. Помню, я тогда ответил твоей матери, что я ее понимаю, но если поджечь усадьбу, погибнут ни в чем не повинные животные, а может, даже и люди, которые, кстати, к ней неплохо относились, а с Куншаги — как с гуся вода. Ему еще и страховку заплатят. А она в беду попадет.
Жига опять отхлебнул из бокала.
— Поговорил я тогда с твоей покойной матушкой, а на следующий день подстерег Куншаги, когда он домой на лошади один возвращался. Поздоровался с ним почтительно, как полагается с господами, и стал его вразумлять. «Мы, — говорю, — ваша милость, одни здесь, кругом ни души, из свидетелей — только господь бог. Вы, барин, знаете, что мужик я сильный и запросто могу причинить ущерб вашему здоровью, так вот помните, ваша милость: коли вы еще хоть раз дотронетесь до моей сестренки Панни, придется вам просить пощады у господа бога, потому как от меня вы ее не дождетесь. Понятно ли я излагаю, ваша милость?» Было темно. Лица его я не видел, но голос слышал: «Я все понял, Жига. Недоразумение вышло. Отойди с дороги». А теперь, Имре, иди и подумай над тем, что я тебе сказал. Спокойной ночи.
Когда мальчик вышел за дверь, Ирма повернула к мужу бледное лицо.
— Ты про этого Куншаги рассказывал не ему, а мне?
— Думай, как хочешь, — ответил Жига Балла. Его огромные тяжелые руки покоились на столе. — Хочу тебя спросить, Ирма. Любила ли ты меня когда-нибудь?
— Любила, — тихо проговорила женщина. — Как ни странно теперь это звучит. Иначе с какой стати я вышла бы за тебя? Или, может, из-за твоих денег?
Ирма отвернулась, на нее нахлынули воспоминания.
5
Ей исполнилось семнадцать, когда она вместе с отцом пошла посмотреть на конные состязания, которые устроили офицеры расквартированного поблизости гусарского полка. Там она в первый раз увидела Жигмонда Баллу, гарцующего на лошади, и влюбилась в него с первого взгляда. Ей казалось, что красивый, черноглазый гусарский офицер одну ее хочет поразить блестящей джигитовкой. Она кое-что слышала о нем. Жига Балла окончил сельскохозяйственное училище и скоро должен был распрощаться с военной службой. Когда состязания закончились, Ирма стала постоянно думать о стройном гусаре, хотя забот у нее и без того хватало. Мать тяжело болела, девушке приходилось выполнять роль хозяйки: управляться с прислугой, вести приусадебное хозяйство. Ирма очень много работала. Другие девушки посещали балы, вечеринки, она же не могла позволить себе ничего подобного. Ей еще не исполнилось восемнадцати, как пришлось схоронить мать. После этого все чаще стал хворать и отец, хлопот у Ирмы прибавилось. Рассчитывать на старшего брата Йожефа не приходилось: он давным-давно жил самостоятельно. Женился и, отделившись, получил свою долю: тридцать хольдов пахотной земли да еще две трети виноградника на полтора хольда с винным подвалом и давильней. Кроме того, на него отец записал и никогда не пустовавшую корчму с летней пристройкой в саду. Ирма с той поры приучилась вставать в три часа утра. Задавала батракам работу и в течение дня неоднократно проверяла их, объезжая на лошади имение, внезапно появляясь то на одном хуторе, то на другом. Ухаживала за больным отцом и еще успевала читать специальные книги по сельскому хозяйству, которыми ее снабжал Пал Зоннтаг. К вечеру она иногда так выматывалась, что засыпала прямо за ужином.