— Ты никак спятил, Шандор? — спросила Ирен. Она вдруг почувствовала, что очень устала.
Муж подошел к ней вплотную.
— Какого черта ты мне мозги паришь? — прошипел он. — Неужели я это заслужил? Сегодня Шаллаи мне сказал, что копии с докладной сделаны без его ведома и он выяснит, кто этим занимается. Учитывая, что ты все-таки партийный секретарь, возможно, обком и не станет раздувать это дело, но я должен принять к сведению, что ты мошенница. Так он и сказал. И наглядно объяснил всю технологию махинаций.
— Шандор… — начала Ирен, но муж не дал ей и слова сказать.
— Знаю я тебя. Ты обожаешь деньги. Кто спекулирует джинсами? Я тебе еще в прошлом году говорил: прекрати этим заниматься! Ты меня не послушала. Ладно, я закрыл на это глаза. Но приписки — это уже не какая-нибудь мелкая афера. Это серьезное дело. Политическое. Ты злоупотребляешь моим именем, положением. Подрываешь мой авторитет, дискредитируешь партию. Да еще и лжешь без зазрения совести. Разве ты мало денег от меня получала? Я отдаю тебе всю зарплату до последнего филлера. На что ты, мерзавка, тратишь деньги? Может, на любовника? Я слышал, что у тебя есть любовник. Отвечай, а то я тебе сейчас морду набью, потаскуха проклятая!
Ирен, которая до сих пор устало и апатично слушала глупые и лицемерные тирады мужа, буквально остолбенела. Что позволяет себе этот человек, ради которого она способна была на любые жертвы? Он называет ее потаскухой?
— Что ты сказал? — ошеломленно спросила она.
— Я хочу знать правду! — угрожающе прохрипел Ауэрбах. Его широкое лицо раскраснелось от ярости. Но Ирен безбоязненно смотрела ему в глаза. По его взгляду она поняла, что он довольно много выпил. С ним это и раньше случалось. Он довольно легко переносил значительные дозы спиртного, держался твердо, не шатался, только быстро терял самообладание.
— Ты хочешь знать правду? — твердо проговорила Ирен. — Наберись мужества и слушай. Да, я занимаюсь приписками. И не я одна. Многие занимались. У каждого были свои причины. Я, например, делала это из-за тебя. Ты меня вынудил пойти на такой шаг.
— Ты с ума сошла, — ледяным тоном промолвил Ауэрбах. — Я тебя вынудил?..
— Ты, именно ты! — Ирен повысила голос. — Ты же всегда хотел, чтобы у нас дома были виски, французские коньяки, джин «Гордон» и то да се. Чтобы машина была. И не какой-нибудь «трабант» или «вартбург»[34], а непременно «опель»[35]. И опять же не какой-нибудь «опель-кадет», а непременно «опель-рекорд». Ведь в этом проклятом поселке «опелей» больше, чем «жигулей». Бедные родственники привозят из-за границы. А разве Шандор Ауэрбах хуже других? Он тут большая шишка, он обязательно должен угощать своих дружков-собутыльников американскими сигаретами. А все это мне приходилось добывать. Ты же никогда не задавался вопросом, откуда что берется. А ведь хорошо знал, сколько все это стоит. — Из глаз ее потекли слезы. — Я все делала ради тебя. Даже в партию вступила потому, что это нужно было тебе. От этого зависело твое будущее. И партийной работой стала заниматься только из-за тебя.. Чтобы в обществе ты мог козырять: моя жена — партийный секретарь. А теперь… — ее душили рыдания, — …теперь-ты разыгрываешь из себя святого, этакого функционера-пуританина. И тебе не нужна жена-обманщица.
Ауэрбах был раздражен до крайности. Он еще в городе, разговаривая с Шаллаи, решил порвать с Ирен, если понадобится. Женщину он себе всегда найдет, и совершенна ни к чему рисковать своим будущим. Все-таки Шандор Ауэрбах далеко не последний человек в Бодайке и даже а области. Слова Ирен не тронули его и не вызвали угрызений совести. В крайнем случае, если его призовут к ответу, он скажет, что ничего не знал. Да, Шандор Ауэрбах решил, что он порядочный человек, в этом не может быть никаких сомнений, об этом все знают.
— Ну, хватит, Ирен, — сказал он. — Не выводи меня из терпения.
— Ты что, угрожаешь мне? — Из глаз Ирен текли слезы, ей уже на все было наплевать. — Чванливый болван, пропойца, карьерист несчастный…
И тут она получила такой страшный удар по лицу, что ей показалось, будто голова сейчас слетит с плеч.
— Убью, тварь! — рычал Ауэрбах, набросившись на нее с кулаками. — Мразь! Потаскуха!
Ирен инстинктивно закрывала руками лицо и грудь. Боли она уже не ощущала — унижение и смертельная обида заглушили все остальные чувства. Она слышала голос Ауэрбаха, но не разбирала слов и была уже на грани обморока. Сквозь туман, застилающий глаза, она увидела, как в комнату ворвались Зоннтаг и тетя Ирма.
— Ты что, сдурел? — заорал Зоннтаг. — Скотина! — Он обхватил своими ручищами разъяренного Ауэрбаха, оттащил его от Ирен. Только сейчас выяснилось, сколько еще сил у этого старого человека. Железной хваткой держал он Ауэрбаха, который был намного моложе его. — Совсем ополоумел? Бить женщину, которой ты стольким обязан?