— Ну, подождите у меня! — хрипел Ауэрбах, пытаясь вырваться из могучих объятий старика. — С вами я тоже рассчитаюсь!
Зоннтаг бросил его в кресло возле стола.
— Ты никак угрожаешь мне? — спросил он, краем глаза глянув на Ирен, которая плакала, упав на кушетку. Ирма сидела рядом и утешала ее. — Со мной, сынок, ты ничего сделать не сможешь. Я тебя не боюсь. — Он выпил вина, вытер губы. — Ты хотел узнать правду. Теперь ты ее знаешь. Надеюсь, доволен? Да, Ирен жульничала. А я ей помогал. Твоей жене. И не один год. А теперь мы лжем и все отрицаем. И ты будешь лгать.
— Даже не собираюсь. Меня не втягивайте в ваши грязные делишки. — Он сорвался на крик: — К вашему сведению, я ничего не знал!
Лицо Ирмы исказила гримаса негодования.
— Как тебе не стыдно? Это ты-то ничего не знал? Ври, ври, да не завирайся. Жил, как принц, ни в чем себе не отказывал. И после этого посмел поднять руку на свою жену? Да кто ты есть без нее? Ничтожество! Деревенщина!
Ирен внезапно вскочила и выбежала из дома.
Ауэрбах поднялся, крикнул ей вслед:
— Ирен! Ты куда? Ирен?
— Теперь можешь кричать, сколько влезет, — обронил Зоннтаг. — Скотина! Набил бы я тебе морду, да руки пачкать не хочется.
Ирма смерила взглядом Ауэрбаха:
— Идиот. Заварил кашу, вот теперь и расхлебывай.
32
Дни шли за днями, и ничего покамест не происходило. Наконец, что-то произошло, потому что на фабрике неожиданно появился Ференц Давид. Это было в начале девятого. Когда он вошел в приемную, Юлия очень удивилась, но не подала виду и продолжала заниматься своими привычными делами.
— Маклари уже здесь? — спросил Ференц Давид.
— Да. Доложить о вас?
— Не стоит. Скажите, Юлия, какая сейчас атмосфера на фабрике?
— Я думаю, товарищу Давиду это известно лучше, чем мне, — вызывающе ответила секретарша.
— Но мне интересно ваше мнение.
— По-моему, атмосфера — хуже некуда. Люди взвинчены до предела. Ведь ваша газета, начиная с января, дает такие информации о фабрике, что все поверили, будто им причитаются премии.
Ференц Давид закурил и тут же спохватился:
— Извините! До чего я невнимательный! Прошу. — Он протянул девушке пачку. — «ЛМ». Хорошие сигареты.
— Спасибо. — Юлия взяла сигарету.
Некоторое время они курили молча. Первым молчание нарушил Ференц Давид:
— Скажите, Юлия, а кого хотят линчевать? Залу?
— И его тоже. Но большинство настроено против Ирен Ауэрбах. Считают, что из-за нее лишились премии.
— Но, насколько я знаю, сам факт мошенничества еще не установлен. Пока это голословное утверждение. По мнению Борбаша, ничего подобного на фабрике не было и быть не могло. — Ференц Давид стряхнул с сигареты пепел. — А за изнасилование девушки Залу не осуждают?
— Я не проводила опрос общественного мнения, — ответила Юлия. — Но знаю, что мнения разделились. Среди женщин многие считают, что можно изнасиловать девушку только в том случае, если она сама захочет или по крайней мере позволит. Что думают мужчины, я не знаю. — Она улыбнулась главному редактору. — А мое мнение вас не интересует?
— Ну почему же? Весьма любопытно.
— По-моему, это выдумал большой идиот.
— Вы считаете это выдумкой?
— Конечно.
— Ошибаетесь, Юлия. Я сам разговаривал с девушкой, она все подтвердила.
— Возможно. Но я все равно не верю. Миклош не такой человек.
— Ну, хорошо. Оставим этот разговор.
Ференц Давид зашел в кабинет. Имре в это время вместе с Маклари просматривал бумаги, связанные с делом Залы, и при появлении брата не выразил особого энтузиазма. Он уже знал, что тот прислан из обкома с инспекторской проверкой.
— А Виктория Фусек не приедет? — спросил он, пожимая руку брату.
— Она выехала рано утром. Наверное, заскочила к матери. — Ференц взглянул на часы. — Времени у нас достаточно. Еще только половина девятого. — Он перевел взгляд на Маклари. — Скольких свидетелей вы опросили?
Маклари полистал свои записи.
— Да, собственно говоря, всех, кого только можно было. Но Имре сегодня позвонил Каплару и попросил еще несколько дней отсрочки.
Ференц Давид сел.
— Вот вы тянете время, — сказал он, — а атмосфера, между прочим, сгущается. Людям надоело ждать. Чего вы добиваетесь?