— Наверно, снова будет Красная армия. И тогда мы тоже станем красноармейцами, получим оружие. Я думаю, что отец именно это и обсуждает с Балинтом Чухаи.
— А как насчет фольксбундовцев? Дядя Жига говорит, что они предатели и надо ставить их к стенке.
— А что? Прикажут — поставим. Я бы с удовольствием пристрелил этого Бауэра. И еще знаешь кого?
— Ну? — Имре с любопытством взглянул на друга.
— Казмера. Ты знаешь, что он готовится в офицеры?
— Знаю. В военном училище. А скажи, ты в самом деле мог бы убить человека?
Миклош ответил не сразу:
— Не знаю. На словах-то это легко. Нет, просто так не смог бы. Вот если б на меня напали — другое дело.
— А я никого бы не смог убить.
— Но если будет революция, тогда придется убивать. Так говорил Балинт Чухаи. Он сказал: революция — это борьба не на жизнь, а на смерть. Настоящая война. Или мы их, или они нас.
— Я не хочу, чтоб была война, — отозвался Имре. — А дядя Жига говорит, что ее все равно не избежать. Немцы хотят начать войну.
— И мой отец тоже так говорит.
— А ты знаешь, что и дядя Йожеф вступил в фольксбунд?
— Да ну? Откуда тебе известно?
— Он сам сказал. Тетке Ирме по секрету признался. Я случайно услышал.
— Значит, он тоже предатель! — заключил Миклош.
…Однажды осенним вечером к Михаю Зале внезапно нагрянул учитель Богар. Хозяйка обрадовалась гостю, засуетилась, постелила чистую скатерть, вытерла стулья. Михай, пожав учителю руку, поставил на стол кувшин с вином и бокалы, не торопясь раскурил трубку.
— А где Миклош? — спросил Богар, тоже закуривая.
— Еще на заводе. Ждем с минуты на минуту. — Зала помрачнел. — Камень у меня на душе, господин учитель. Со стыда просто не знаю, куда и деться. Надо ж было мне дожить до такого, чтоб ребенок меня содержал! Пристроился я тут на поденщину, к Фюртам. Но знаете, какие это гроши. Хотя, конечно, им и на том спасибо. Хозяйка у меня совсем расклеилась, ей работать вовсе не под силу.
— Вы до сих пор ходите в жандармерию отмечаться?
— Да. Но сказали, что это последний месяц. Потом, конечно, полегче будет. Смогу поехать куда-то, поискать работу. — Он поднял бокал. — Ваше здоровье, господин учитель!
— Будьте здоровы, дядюшка Зала!
Они выпили. Зала вытер ладонью губы. Морщины на его лице окаменели.
— Не знаю, как вас, господин учитель, а меня в последнее время сильно беспокоит, что творится в мире.
Богар пригладил усы, улыбнулся:
— И что же творится?
— Какая-то ужасная катастрофа надвигается. Этот Гитлер собирается ввергнуть весь мир в пучину. И у нас в стране растет число его приверженцев. Ну ладно бы среди таких, как этот придурковатый Бауэр со своей шайкой. С этими все ясно. Но и среди венгров тоже. Не знаю, замечали ли вы, как сейчас оживились правые.
— Я вижу. И даже ощущаю это на своей шкуре. — С лица Богара исчезла улыбка. — А вам не кажется, дядюшка Зала, что причиной такого оживления и у нас, и в Германии является Трианон[10]? Сейчас появился некий человек, то бишь Гитлер, которому ничего не стоит взять и нарушить Трианонский пакт. К тому же не забудьте, что уже полтора десятилетия мы в школах вдалбливаем детям: «Усеченная Венгрия — не страна, объединенная Венгрия — рай». В классе висит на стене плакат, на котором огромными буквами написано: «Нет! Нет! Никогда!» А рядом — «Символ веры». И каждое утро занятия начинаются со слов: «Верую в бога, верую в родину, верую в извечную справедливость господнюю, верую в возрождение Венгрии». Так стоит ли удивляться, если большинству проникнутых духом ирредентизма[11] венгров Гитлер кажется поборником справедливости! Вот и часть Северной Венгрии нам возвернули. Вы, если не ошибаюсь, были красноармейцем?
— Был.
— Ну, так вы сами там воевали, знаете. Удержись тогда Советская республика, не думаю, что вы подписали бы Трианонский мирный договор.
Зала задумался.
— Не знаю, — ответил он, — как бы все обернулось, кабы мы победили. Трудно сказать. А теперь вот утрясен вопрос с Северной Венгрией. И похоже, что нам вернут еще часть Трансильвании. Но не бесплатно. Сдается мне, что дорогой ценой придется нам заплатить за все это.
Учитель молчал.
Рассеянно поигрывая табакеркой, он размышлял: а как бы отреагировал Зала, узнав, что учитель Бела Богар, один из инструкторов профашистской организации допризывников, уже много лет состоит в нелегальной коммунистической партии? Но не может он ничего сказать этому изможденному, исстрадавшемуся человеку, ибо как раз на днях получил от своего связника строгое внушение: Зала внесен в «черные списки», находится под наблюдением, и посвящать его в партийные дела категорически запрещено. Ну ладно, тут еще можно согласиться. Непонятно другое: почему надо скрытничать перед Балинтом Чухаи? Как, черт подери, наладить работу организации, если не доверять людям? Именно так он и спросил у связника, а тот ответил, что, мол, время покажет, а покамест пусть Зала считает его просто сочувствующим. Богар глубоко вздохнул.
10
Речь идет о мирном договоре, подписанном 4 июня 1920 года в Большом Трианонском дворце Версаля, между венгерской делегацией и представителями Антанты. Этим же договором был зафиксирован распад Австро-Венгерской монархии.
11