— Слишком велик соблазн, ваше высокоблагородие, — осторожно молвила Ирма. — Но сейчас мне не хотелось бы обсуждать эти вопросы. — Она улыбнулась. — Как-нибудь при случае. Только не сейчас.
Зоннтаг понимающе кивнул.
— Как хотите. Если возникнет такое желание, я всегда к вашим услугам. Помните, что я ваш друг.
— Я это знаю и чувствую. Потому и пришла сюда.
— Слушаю вас, милая Ирма. О чем пойдет речь?
— О моем муже. Его снова призывают в армию. Ваше высокоблагородие, спасите его, умоляю. Что станет с нашим хозяйством, если Жигу заберут?!
Зоннтаг размеренно дымил сигарой.
— Ирма, я мог бы обещать вам помощь и ничего не сделать. А потом сказать: дорогая, я сделал все, что в моих силах. Устроил бы вас такой вариант?.. Ирма, скажу честно: я не могу вам помочь. Мы настолько увязли в этой проклятой войне, что трудно даже представить. Очень велики потери, надо постоянно их восполнять. Если бы ваш муж был квалифицированным специалистом или работал в военной промышленности… Но земледелец… Никаких шансов. Я не сумел добиться брони даже для своего зятя Силарда Леопольда. Он офицер запаса. И вот уже месяц как на фронте. Хотя он, между прочим, директор фабрики. Поверьте, я бы с радостью вам помог, но не могу. Однако обещаю оказать самую действенную помощь в ведении хозяйства. Все, что потребуется. Можете на меня положиться. Поверьте, вы даже не почувствуете отсутствия мужа.
Ирма опустила взгляд. В голосе ее прозвучала скорбь:
— На вас была вся моя надежда, ваше высокоблагородие.
— Очень сожалею, дорогая Ирма. Клянусь, ради вас я решился бы на что угодно. Даже на сумасбродство.
Женщина молчала. Откровенность Зоннтага внесла сумятицу в ее мысли и чувства. Это уже явное признание в любви. Если бы сейчас Пал Зоннтаг сел рядом, обнял бы ее, поцеловал или даже раздел, у нее не хватило бы сил сопротивляться. Да и к чему сопротивляться? Ведь уже долгие годы она жаждет чего-то другого, не того, что получает от Жиги. И тут в голове у нее промелькнула мысль: а может, оно и к лучшему, что Жигу призывают? Ведь тогда она станет абсолютно независимой. Ирма знала, что у Пала Зоннтага со счастьем тоже не все благополучно. У него тучная болезненная жена, намного старше его, к тому же с дочерью от первого брака. Многие утверждают, что женился он исключительно ради того, чтобы завладеть принадлежавшей ей фабрикой, и никогда не любил несчастную Борбалу Кохари, которая, кстати, раньше была недурна собой. Ирма встала, оправила платье.
— Прошу извинить за беспокойство. Вижу, что мне остается уповать только на милость божью.
Зоннтаг тоже поднялся. Все-таки чертовски хороша эта женщина! И до чего умна! Как будто и не из крестьянской семьи. Но ведь в самом деле простая крестьянка. Только богатая.
— Постойте, — сказал он. — А что с этим приемышем?
— С Имре?
— Да-да. Имре Давид, если не ошибаюсь.
Ирма кивнула:
— Негодяй. Упрямый, своевольный.
— Сколько ему лет?
— Пятнадцать стукнуло. Но уже мужик самый настоящий. Сильный, как буйвол. Я его просто бояться начинаю. Особенно сейчас, когда Жиги не будет. Однажды, помнится, я ему всыпала по первое число. Так знаете, ваше высокоблагородие, что он мне потом сказал? Если, мол, я еще раз его ударю, он спалит дом. И я чувствую, что это не пустые слова. Он меня ненавидит. По глазам вижу.
Зоннтаг взял женщину за руку.
— Успокойтесь, милая Ирма. Я вас в обиду не дам.
Женщина словно оцепенела, только дыхание ее участилось. Зоннтаг приблизился вплотную. «Ирма, дорогая…» — прошептал он и, почувствовав, что женщина не сопротивляется, крепко обнял и поцеловал в губы. Ирма не противилась и тогда, когда ощутила на своей груди его горячие ладони.
10
Жига Балла отправился на фронт, и оттуда полевая почта приносила Ирме его грустные письма. Сначала ее трогали эти послания, так что иногда к горлу ком подступал, но потом она совладала с собой. Не следует расслабляться. Жига не стоит того, чтобы из-за него переживать. Ирма все силы направила на ведение хозяйства, крепко взяв бразды правления в свои руки. Прислуга побаивалась ее. С Имре она обращалась как с последним батраком и хотя и не гнала его из отведенной комнатушки, но питались они теперь порознь. Ирма без конца придиралась к нему, грубила, заставляла работать почти непрерывно, будто желая таким бесчеловечным обращением вынудить его уйти из дому.
В первый день рождества Имре обедал с семьей Залы и с дрожью в голосе рассказывал о своих обидах, о той обстановке, в которой очутился после отъезда дяди Жиги.