— А как мы дадим знать?
Незнакомец оглянулся на дверь. Выдержав долгую паузу, ответил:
— Этот вопрос надо основательно продумать с учетом наших возможностей. Не отрываясь от реальности. Несомненно, наиболее эффективный способ заявить о себе — вооруженное восстание. Я имею в виду успешное вооруженное восстание. Но в данной ситуации это — иллюзия. Замышлять при нынешнем положении дел вооруженное восстание в Венгрии — авантюризм, друзья мои, чистейшей воды. Тогда что нам остается? Вопрос хоть и риторический, не я отвечу. Распространять листовки, вести агитацию в массах. Однако это, сами понимаете, капля в море. Центр считает, что наилучшим выходом из положения могла бы стать забастовка. Думается, возможности для этого есть. Рабочие доведены до отчаяния.
— Ну, не настолько, — сказал Зала, — чтобы втянуть их в забастовку.
— Ошибаешься, — поднял голову Хайдушка. — Я лучше тебя знаю настроения рабочих.
Зала неторопливо набил трубку и, спросив разрешения у хозяина дома, закурил.
— Возможно, ты лучше знаешь настроения. Только настроения и политическая обстановка — две разные вещи. А ответь-ка мне, Хайдушка, если уж ты такой знаток настроений: сколько фольксбундовцев среди рабочих? Или, может, ты дальтоник и не можешь отличить коричневое и зеленое от красного? Я так скажу: настроение настроению рознь, и забастовка на фабрике сейчас несвоевременна. Короче говоря, я против.
— А я — за. Меня не пугает, если фольксбундовцы тоже примут участие в забастовке. Организовывать и направлять ее будем мы, вот в чем суть.
— Это верно, — сказал незнакомец. — Я полностью солидарен с товарищем Хайдушкой. Забастовка в поселке необходима. Где еще, кроме прядильно-ниточной фабрики, можно поднять людей? — Он взглянул на Балинта Чухаи, который вертел в руках стакан. — Может быть, у вас на кирпичном заводе?
— Там безнадежно, — отозвался Чухаи. — Слишком много люмпенов. С ними каши не сваришь.
Незнакомец повернулся к Аттиле Чонгради:
— А ты как считаешь?
Художник закурил сигару, откинул со лба густые пряди волос.
— Трудно сказать. Я не знаю обстановки на фабрике. Но, по-моему, забастовку стоит организовывать только в том случае, если мы сможем поручиться за ее конечный успех. И потом, чтобы все это не было вхолостую, надо выдвинуть хорошо продуманные требования. Чтобы люди знали, зачем бастуют, для чего идут на жертвы. Ведь ни одна забастовка не обходится без жертв, и в том числе человеческих. К тому же не забывайте, что прядильно-ниточный комбинат — предприятие военного назначения.
— Я продолжаю стоять на своем. — Зала оглядел присутствующих. — Товарищ Чонгради совершенно прав. Фабрика на военном положении. Подумали вы об этом? Мы не можем играть в бирюльки. Подвергать опасности наших лучших людей только ради того, чтобы заявить о своем существовании? Нет, товарищи, я считаю это бессмысленной затеей. Ну конечно, если руководство нашей партии примет решение провести забастовку, я подчинюсь и сделаю все, что от меня требуется. Какими бы ни оказались последствия.
Очень не понравился Зале незнакомец. Не понравилось его картинное поведение, его речь, изобилующая лозунгами. К чему все это? Тут не митинг, и обращаться сейчас надо не к сердцам, а к разуму.
В плохом настроении возвращался он домой.
Весь вечер его мучили дурные предчувствия, он буквально задыхался от желания выговориться. После ужина, выпив стакан вина, он позвал Миклоша во двор. Уже выходя, поймал разочарованный взгляд Имре. Махнул и ему:
— Имре, иди и ты с нами.
Глаза подростка вспыхнули радостью, он вскочил из-за стола и поспешил во двор.
— Давайте пройдемся, ребята, — сказал Зала, и они двинулись в сторону речки Терцель. Был теплый лунный вечер, река с тихим плеском катила мутные волны. Невдалеке от шлюзов они уселись на траву под ивами. Миклош чувствовал: произошло что-то серьезное. Отец никогда прежде не вел себя столь многозначительно, не разводил таких церемоний. С любопытством и некоторой опаской он глядел на отца, который набил табаком трубку, раскурил ее и, сделав пару затяжек, тихо заговорил:
— Ребята, то, что вы сейчас услышите, строжайшая тайна. Предупреждаю: чтоб без моего ведома никому ни слова об этом! — Он подобрал колени, облокотился на них левой рукой. — Все знают, и вы в том числе, что я коммунист. Из-за этого и сидел не раз. Вы уже не дети, поэтому я и говорю с вами как со взрослыми. Коммунисты скоро организуют на фабрике забастовку. Это нельзя разглашать, но я чувствую, что должен быть с вами откровенным. Думаю, для меня вся эта история плохо кончится. Дай бог, коли я ошибаюсь. Но если все же со мной что-нибудь случится, знайте: я был против забастовки. К сожалению, такие дела иногда решаются без нас, а мы обязаны подчиняться руководству. Миклош, береги маму и бабушку.