Через два дня Жига Балла возвратился на фронт. Ирма получила от него несколько писем, а потом он перестал писать, и след его потерялся на долгие годы.
13
Однажды — это было летом сорок третьего — Балинт Чухаи спросил у Имре и Миклоша, не хотят ли они бороться против нацистов. В то время, после того как их уволили с прядильно-ниточного комбината, они работали в глиняном карьере.
Все трое сидели на берегу озера и удили рыбу. По правде говоря, рыбалка их не особенно занимала, они пришли сюда, чтобы поговорить. Метрах в пятидесяти от них расположился сын лесника Шани Ауэрбах со своими приятелями — все также с удочками. Кто-то плескался в озере, кто-то загорал, старик Фюлеп Торняк в широкой лодке греб к противоположному берегу.
— Я неспроста затеял этот разговор, — продолжал Чухаи. — Пора переходить к решительным действиям. Немцев под Сталинградом разбили в пух и прах. Говорят, что у Дона полегло больше ста тысяч венгров.
Миклош попытался представить себе отца. Сейчас ему это удавалось как-то с трудом — не то что раньше.
— Я бы хотел сражаться против нацистов, — сказал он. — Но как? У нас нет оружия. И потом, я должен работать. Если я пойду воевать, что будет с мамой и бабушкой?
Имре же выразил готовность идти хоть на край света. Дескать, нет у него ни отца, ни матери и терять ему нечего. Это не понравилось Миклошу. Неужели Имре способен уйти куда-то без него?! Разве такое возможно? Чего же стоит тогда их дружба?
Чухаи окинул друзей взглядом и, понизив голос, начал обстоятельно посвящать их в свои планы, но говорил он настолько туманно, настолько запутанно, что они с трудом могли уловить, о чем идет речь.
Миклош взял Чухаи за руку.
— Дядя Балинт, почему вы не говорите с нами откровенно? — спросил он. — Мы ведь уже не дети. Нам по семнадцать лет. К тому же и мы коммунисты, если хотите знать.
— И вы коммунисты? А еще кто?
— Не считайте нас дураками, дядя Балинт, — вмешался Имре. — Мы же прекрасно знаем, что вы коммунист.
— Знаете?
— Знаем, — подтвердил Миклош. И пересказал то, что удалось ему услышать из ночных бесед Чухаи с его отцом летом прошлого года.
Балинт Чухаи кивнул, достал из кармана табакерку, протянул Имре.
— Ну, тогда ты наверняка слышал от отца, что год назад несколько сот коммунистов угодили за решетку.
— Нет, об этом он не говорил, — покачал головой Миклош. — Только о забастовке. Говорил, что он против. Так вы сказали, несколько сот коммунистов, дядя Балинт?
— Да. Вы должны знать об этом. И все же партия живет. Существует. И нам тоже надо действовать. Слишком уж обнаглели Бауэр и его компания. Он тут в воскресенье заявил на собрании, что в Венгрии больше нет коммунистической партии, что все коммунисты либо за решеткой, либо отбывают трудовую повинность где-нибудь на фронте, как Зала и его товарищи.
— Так значит, мой отец жив?
Чухаи надолго задумался.
— Не знаю. Надо бы подловить Бауэра и выпытать у него. Если он что-то знает о твоем отце, скажет как миленький. Но покамест у нас есть другие дела.
— Какие? — спросил Миклош.
— Я все скажу. Но прежде всего должен вас предупредить: если мы попадемся, ничего хорошего нас не ожидает. Побои, пытки — к этому надо быть готовым. Терпеть и молчать. Как твой отец. Даже если будут вырывать ногти или пытать электричеством. Форбат — зверюга, садист. Да и остальные не лучше.
— Знаю, — бросил Миклош. — Я видел, что сделали с моим отцом.
Чухаи поправил удочку, взгляд его остановился на поплавке.
— О том, что я вам сейчас скажу, никому ни слова! — начал он. — Что бы ни случилось. Я и еще несколько товарищей — их имена вам пока знать не обязательно — установили связь с югославскими партизанами. Так что, если здесь станет слишком опасно, мы всегда сможем примкнуть к ним. Есть один потайной брод, где можно перейти через Драву. Я вам потом его покажу. Но мы уйдем только в том случае, если получим приказ. — Он взглянул на Миклоша. — А теперь решай, пойдешь ты с нами или нет. Дело серьезное. Если будет приказ переправляться на другой берег Дравы, тебе придется оставить и мать и бабушку. Решай.
— Я уже решил, — после короткого раздумья ответил юноша. — Но я должен знать, что с ними будет.
— О них позаботятся те, кто останется здесь, — сказал Чухаи. — Да может, еще и не придется уходить. У нас достаточно дел в селе и в уезде. Ситуация такова. В Бодайке есть люди — и венгры, и швабы, — которые хотели бы бороться против фашистов. Даже несмотря на то, что Бауэр и его подручные запугивают, терроризируют провенгерски настроенных швабов, заставляют их вступать в фольксбунд и участвовать в фашистских сборищах. Да-да, ребята, не каждый фольксбундовец — нацист. Некоторые вступили в фольксбунд, опасаясь Бауэра, но ничего не собираются делать ради победы Германии. Мы должны выявлять таких людей. Должны точно знать, кто чем дышит, короче говоря, против кого нам бороться и с чьей помощью. — Он вмял в траву окурок, поправил удочку, бросил взгляд на компанию Ауэрбаха, которая отплясывала индейский танец, радуясь, что удалось поймать более чем метрового сома. — К борьбе, ребята, надо готовиться основательно и со знанием дела. Это почти наука. Мы должны подготовить хорошо замаскированные базы для диверсионных групп, откуда они совершали бы вылазки и где могли бы потом скрываться. Эти базы надо снабдить всем необходимым для ведения тайной войны. Я имею в виду продовольствие, оружие, боеприпасы, зимнюю одежду, а также лекарства, перевязочный материал.