— Помню.
Харанги неодобрительно покосился на Форбата. Что за невоспитанный тип! Ведет себя так, как будто это он раскрыл заговор. Поручик с удовольствием сделал бы ему внушение. Жаль, при арестованном нельзя. Но ничего, дойдет очередь и до этого. Он предложил Миклошу сигарету.
— Спасибо, не курю. — «А если бы и курил, — подумал Миклош, — все равно не взял бы».
Харанги тоже не стал закуривать, убрал серебряный портсигар в карман.
— Ты знаешь, за что тебя арестовали?
— Понятия не имею.
— Подумай. Какой противозаконный поступок ты совершил вместе со своим приятелем?
— Ничего противозаконного я не совершал. И нет у меня никаких приятелей.
Харанги не терял выдержки, его трудно было вывести из равновесия.
— Сынок, — проговорил он отеческим тоном, — так у нас с тобой дело не пойдет. Мы же тебя не случайно привели сюда. Подумай сам. Если тебя взяли под стражу, значит, на то есть серьезные причины. И напрасно ты запираешься: это только ухудшит твое положение. Я тебе зла не желаю, со мной можно найти общий язык. Мне хотелось бы, чтоб ты правильно оценил ситуацию. Думаешь, зачем меня прислали сюда из Будапешта? Отдохнуть? Из-за того, что врачи рекомендовали сменить мне климат? Нет, сынок. Начальство направило меня сюда, потому что здесь, в этом поселке и в этом уезде, функционирует хорошо организованное коммунистическое подполье. Коммунисты фабрикуют подстрекательские листовки и распространяют их. В Пече, Надьканиже. Немало листовок мы обнаружили и в Боньхаде. Нам удалось установить, что все эти листовки отпечатаны на большом ротаторе, тексты составлены человеком образованным, причем основательно знающим историю. Короче говоря, сынок, я уверен в твоей непричастности к изготовлению этих листовок. Но зато убежден, что ты распространял их. Вместе со своим другом.
— Я тут ни при чем. Не могу понять, о чем вы говорите. У меня и без того забот выше головы. Мама и бабушка болеют, не могут работать. Я единственный кормилец в семье. Это все знают. Есть у меня время распространять листовки!
Харанги прошелся по кабинету. Крепким орешком оказался этот парень. Нелегко будет его расколоть. Чувствуется выучка коммуниста-подпольщика. Вероятно, отец с ним занимался. Или кто-то другой. Форбат уже давно избил бы его или отдал своим костоломам. Но он, Харанги, не сторонник физических мер воздействия. Хотя сейчас это принято и кое-кто считает, что не существует более надежного и испытанного метода. Перед тем как допрашивать заключенного, его нещадно избивают, чтобы подавить его волю, унизить, а когда он уже будет сломлен и морально и физически, внушить, что единственное его спасение — правдивые показания. Нет, Харанги решительно отвергает подобные методы. Тем более если у следователя в руках неопровержимые доказательства. С помощью прямых улик можно припереть к стенке самого хитроумного преступника. А у Харанги есть такие улики. Он остановился перед Миклошем.
— Ты знаешь, что произошло в корчме Йожефа Шиллера во время собрания фольксбундовцев?
Миклош прикинул: в поселке нет человека, который не знал бы об этом событии, так что здесь подвоха быть не может.
— Говорят, неизвестные злоумышленники бросили в трубу дымовую шашку или что-то в этом роде.
— Кто говорит?
— Да все.
— А как, по-твоему, злоумышленники могли забраться на крышу?
Миклош пожал плечами:
— Не знаю. Я об этом не думал.
— Так подумай. Как бы ты, например, проник на крышу корчмы?
— А никак. Зачем, к чертям собачьим, мне туда проникать?
— Ну, хотя бы затем, чтобы заткнуть трубу деревянной пробкой. — Не дождавшись ответа, он повернулся к Форбату: — Приведите Боришку.
Форбат вышел и вскоре вернулся с девушкой. Ее терзали и стыд и страх одновременно. Не смея поднять глаза на Миклоша, она уставилась себе под ноги. Поручик не предложил ей сесть.
— Боришка, скажи нам, пожалуйста, кто заложил дымовую шашку в корчме Йожефа Шиллера?
Девушка прикусила губу, и ее красиво очерченный рот скривился в невольной гримасе. Она достала носовой платок и вытерла вспотевший лоб.
— Смелее! — подбодрил ее Харанги. — Тебе нечего бояться.
— Это он сделал. — Девушка оторвала взгляд от пола. — Миклош Зала.
— Откуда ты знаешь?
— От Марти.
— Что говорила Марти? Расскажи нам подробно.
— Ну, сказала, что они с Миклошем выкурили швабов.
— Каким образом?
Бори задумалась. Метнула быстрый взгляд на Миклоша, который с непроницаемым видом рассматривал потолок.
— Я не знаю. Об этом она не говорила. Сказала только, что впустила Миклоша на чердак, а когда задымилась печка, заперла двери, чтоб никто не мог выйти.