В новом костюме, выше ростом и шире в груди (только ботинки все те же растоптанные, с белыми разводами у самого ранта, словно соль выступила: промочил он их, что ли?), Дятчин задал два-три вопроса: «В шестнадцать тридцать совещание не отменено? Товарищи по списку оповещены все?» – и на все Чмаринов ответы дал, самые исчерпывающие.
Стоял Дятчин, стояли все. Сидеть одному – глупо как-то, по-мальчишески, вроде хочет доказать… Но еще глупей стоять вот так, когда тебе даже не кивают.
Вдруг Дятчин вполоборота к нему спросил строго:
– А товарищ кого ждет?
Как об иностранце, который языка не понимает (да нет, к иностранцам бы все почтение!), как о глухонемом при нем же сведения о нем запрашивает. А уж чтобы по имени-отчеству или по фамилии обратиться… Хоть сжало у Андрея внутри, как будто ухнул в глубину, ответил он вежливо, спокойно:
– Мне назначено к тринадцати часам,- и вот теперь встал.
В толстых стеклах очков Дятчина кругами слоился свет и отражались два матовых потолочных плафона. Не дослушав, Дятчин повернулся к помощнику:
– Что, Алексей Филиппович обещал сегодня быть?
Себя Андрей сейчас нe видел, но Дятчин, глянув на него, заговорил вдруг мягко, увещевательно: действительно, на сегодня Алексей Филиппович назначил нескольким товарищам, но еще вчера стало известно…
– Вам надо было прежде позвонить, уточнить… Что же вы не предупредили товарища? – выговаривал он Чмаринову.
Он что-то говорил еще и снова Чмаринову выговаривал.
– Товарищ не спрашивает ничего,- железно стоял тот.
И долго еще Андрей не мог об этом вспоминать спокойно. Понимать он понимал, что это Чмаринов давал ему образование – так-то, мол, кто гордится,- но думать об этом спокойно не мог.
Он позвонил Смолееву и неожиданно для себя на следующий день был принят. Впервые Андрей входил в кабинет, который, впрочем, знаком был ему зрительно: деревянные панели по стенам, письменный стол в глубине, торцом к нему стол для заседаний, два ряда стульев, книжный шкаф. Смолеев пригласил его за низенький стол у окна.
Сели друг против друга, сюда же им принесли чай в стаканах.
Искрился на свету хорошо заваренный чай, лимон в блюдечке зеленоватыми кружочками, конфеты шоколадные, сушки. Для начала было сказано несколько необязательных фраз.
– Игорь Федорович, вот вы меня приняли.- Жестом руки Андрей обвел стол и все, что на нем.- Никто не ищет себе хлопот, я знаю.
– Разумеется.
– Честно говоря, не знаю даже как начать. Это Талейран наставлял молодых дипломатов: «Главное – не проявлять инициативы». Точно про нас. Ведь нам, архитекторам, платят за должность. Хоть, во всю жизнь ни одного проекта не создай.
Ему показалось, что Смолеев что-то хочет сказать, и он поспешил, пока его не перебили:
– Да нет, Игорь Федорович, я понимаю. Я даже доказать могу, что их надо строить.
Тут все высокие слова наготове. О самоотречении зодчих ради того, чтоб решить проблему массового жилищного строительства. Об умении пожертвовать своим творчеством, общественным престижем, о гражданском подвиге архитекторов… Слова эти я знаю. Но не нужно ничем жертвовать, нет даже такой экономической необходимости. Дороже они выходят, эти пятиэтажные бараки, дороже, если все подсчитать. Вот расчеты, посмотрите сами.
Смолеев смотрел, слушал. Отхлебывал горячий чай. Он знал примерно, с чем идет к нему этот человек, что будет говорить. Но что для Медведева было главным из главных, заслоняло все на свете, для Смолеева было одним из ряда дел.
Знал Смолеев, что не с легкой душой расставался Бородин с проектом микрорайона, которым уже хвалиться начал. С ним связаны были у «мэра» собственные честолюбивые мечты: новый район лежал на въезде в город с аэродрома… Не в возможностях Смолеева изменить сейчас что-либо: на то имелось много причин, которые он не мог объяснять.
В конечном счете, что бы ни делали люди, жизнь движется по равнодействующей сил.
Тут ее путь пролегает. Но до этих пор каждый тянет ее в свою сторону, каждый по-своему направить норовит. Наверное, потому по одной своей цели люди не достигали, как было задумано: путь лежит по равнодействующей, а цель намечает каждый свою. И еще то свойство есть у жизни, что даже неправильное поначалу решение она все равно обкатает по-своему. Но он слушал Медведева с интересом.
Перед ним был человек, в котором сильней личных выгод заложено стремление сделать то, к чему он призван. Может быть, в этом и состоит смысл жизни: осуществить заложенное в тебе природой. Такие люди движут жизнь. И движут бескомпромиссно.
– Я видел ваши работы.- Смолеев сломал сушку в руке.- Я мало разбираюсь в архитектуре… (Тут Андрей подумал: «Устраняется или не боится признать?») Жена у меня… Не знаю, может быть… Во всяком случае, она считает, что разбирается.
Мне было интересно.
– Какие работы! – сказал Андрей.- Сам бы я хотел свои работы повидать. У архитектора одна молитва во всякий день: боже, дай…- Хотелось сказать: «Дай умного заказчика», но обидеть побоялся: – Дай заказчика, который бы стоял на уровне своего времени.
Однако Смолеев понял.
– А вы не тактик.
– Нет, не тактик.- Андрей вздохнул и закрыл блокнот.
И тут они встретились глазами, и заглянули друг в друга, и поняли больше того, что было сказано до сих пор.
– А нужно ли, Игорь Федорович? – сказал Андрей, обезоруживая улыбкой, ею же и обороняясь.- Все хотят приспособить тактику себе на службу, а кончается тем, что она приспосабливает человека. И уж где тут принципы, где что?
Откинувшись на спинку кресла, Смолеев смотрел словно издалека. Ни по лицу, ни по глазам ничего не прочесть сейчас.
Андрей положил блокнот в боковой карман.
Дальнейший разговор уже не имел смысла, он ждал, когда удобно будет встать. А Смолеев, глядя на него, думал не впервые о том, что способности и умение пробиваться в жизни – это дается человеку, как правило, в обратной пропорции.
– Что бы вы еще хотели построить?
– Да уж хотел…- Андрей потушил сигарету, встал.- Виллу, Игорь Федорович, виллу.
– Ну, я не думаю, что у вас тут найдутся заказчики,- сказал Смолеев холодно.
– Я ведь серьезно. Мечта каждого архитектора – хоть раз в жизни построить виллу.
Вы поглядите, сколько земли у нас пропадает. Газ прокладывали – пол-леса раздавили. Богаты слишком, оттого и не бережем. А отдыхать – все на заплеванный юг устремляются. Да в нашей средней полосе… Я и овраг уж присмотрел. Наполнить – такое будет озеро! И дом отдыха поставить на берегу.
– Ну, не с первого толчка,- Смолеев уже прощался.- Когда есть цель, должно быть и терпение.
– Терпение… Терпение есть.- Андрей улыбнулся, потому что хотелось ему сказат?:
«Терпение-то есть, жизни бы хватило».
ГЛАВА XIII
Зима в этом году была поздняя, слякотная. Несколько раз ложился снег и вновь таял, под колесами машин превращаясь в грязное месиво. Погода стояла самая гриппозная. Где-то в глубинах Азии, на каких-то ее островах, зародился новый, еще неведомый вирус и со скоростью реактивного самолета вместе с людьми, в них самих, перелетал океаны и континенты, распространяясь по всему свету.
Разделенное границами и предубеждениями, барьерами языковыми, расовыми, классовыми, человечество дышало одним воздухом, болело одними болезнями. Не ведавший теорий и сомнений мудрецов, гриппозный вирус с первобытной простотой размножался в крови всех народов и рас, равно себя в ней чувствовал, тем самым говоря человечеству, что оно – едино.
Очень в эти дни ждала Аня морозов, очень в них верила. Уже в аптеках города стояли долгие очереди, а кассирши и продавцы повсеместно работали в марлевых повязках, уже половина детей в ее классе болела, но Митя и Машенька держались. И вот подморозило, подсушило асфальт. Повалил снег крупными хлопьями – на голые железные крыши, на шапки и спины людей; в кружащемся снегу зажглись фонари. И чисто среди ночи, светло, бело было в городе. К утру мороз окреп, в огромных серых дымах над трубами ТЭЦ красное встало солнце. Звучно хрустели снежком прохожие, пар валил у людей изо рта, сильней запахло теплым хлебом из булочных.