— Такая ехидная! У нас никто с ней не играет, — скажет громко Ришка отцу.
— Ее никогда не примут в пионеры, — строго взглянет на Ларису отец.
— Она дразнит меня босяком и наврала, будто я утянул у нее мяч.
У отца от возмущения сдвинутся в одну линию черные широкие брови.
— А ну‑ка, девочка, пойдем в милицию!
Лариса, конечно, заревет и убежит домой. Но мать ее не посмеет ругать Ришку и гнать со двора. Он будет стоять рядом с отцом….
— А вы говорили, у меня нет отца, — скажет он Яшиной бабушке. — Вот он!
Тут Ришка возьмет отца за руку…
— У «космодрома» останавливается Лариса с новым желтым обручем. Ришка мрачнеет. Какие ехидные голубые глаза! Какие противные желтые косы! Длинные, толстые… Он плюет в траву.
— Пойдем, Вакса! — вдруг решительно поднимается Ришка. — Пойдем к моему отцу. Й все расскажем…
Ришка надевает чистую рубашку. Потом мочит тряпку и трет белые истертые носки потерявших цвет туфель. Носки темнеют. Туфли выглядят ничего себе. Подумав, он берет из шкафа чистый носовой платок. Остается причесаться. Он долго смотрит в зеркало. Лето только началось, а он уже черный, как Вакса. Почему‑то солнце больше всех жарит Ришку. Почему‑то Лешка ходит белый и красивый.
Он отворачивается от зеркала. Что поделаешь, такой уж уродился! Ну, он готов…
…Федор Степанович встречает Ришку с Ваксой далеко от дома. Задумчивый Ришка не замечает доктора. А Вакса замечает — лает и бежит к нему.
Ришкино лицо светлеет.
— Федор Степанович!
Доктор хитро щурится:
— Как обстановка? Туфельная тайна сохраняется?
— Железно!
— Что‑то ты, друг, парадный?
Ришка отвечает не сразу.
— Я иду к нему…
— Я провожу тебя. Можно?
Некоторое время они шагают молча.
— Может быть, я приведу его домой. Может быть, он купит мне ласты. — Голос у Ришки задумчивый, мягкий.
Вакса не дает им разговаривать. Она без толку забегает вперед, натягивает поводок, крутится и ни с того ни с сего бросается доктору под ноги.
— Почему она такая бестолковая? — расстраивается Ришка.
— По–видимому, от малолетства, — пожимает плечами доктор.
— Может быть, она вовсе не породистая? — останавливается Ришка.
— Какая разница? Хорошая собака!
— Хорошая! — радуется Ришка. — Не беда, что не породистая.
На тихой улице он подходит к деревянным, покрашенным в зеленую краску воротам. Его смуглое лицо бледнеет. Ришка волнуется. Очевидно, он пугается встречи с отцом.
— Вы погуляйте пока с Ваксой…
Он передает доктору поводок.
Небольшой, заросший травой и виноградником двор. Кирпичная дорожка ведет к дому с голубыми ставнями.
«Хороший двор, — рассеянно думает Ришка. — Здесь и в футбол можно, и на шпагах…» Он оглядывает себя. Обтрепанные носки туфель, натертые дома мокрой тряпкой, высохли и стали еще белее.
— Ох вы!
Он торопливо наклоняется и плюет на носки.
Стучит дверь. Ришка поднимает голову и… забывает про туфли. Душа у него уходит в пятки и несколько долгих мгновений томится там. На крыльце стоит отец. Он, конечно, не узнает Ришку. Господи, сколько не виделись! «Вот в кого я уродился!» — думает Ришка, разглядывая отца.
— Здравствуй…те! — спохватывается он.
— А–а-а! Это ты! — наконец узнает отец сына. И улыбается. Ободренный улыбкой, Ришка подвигается к крыльцу. Даже поднимается на ступеньку. Хотя отец не зовет его в дом. Но зато он спускается сам. Надо, не откладывая, все рассказать.
— Па, я перешел во второй класс!
— Я так и думал. Молодец.
Ришка вспоминает воображаемый разговор на «космодроме».
— Па–Разговор не клеится. Они так и стоят на ступеньке опрятного крыльца. Отец кладет руку на Ришкино плечо и спускается с ним на дорожку. Вдруг Ришка вспоминает о ремне.
— Па! Вы… ты забыл у нас ремень. Принести?
— Не стоит. Возьми лучше себе.
Они медленно идут к воротам по узкой чистой дорожке. Рука отца на плече мешает Ришке идти. Скорее бы ворота. На прощание отец протягивает ему деньги.
— Купи учебники, раз перешел. И крючки.
«Лучше ласты», — хочется сказать Ришке. Но отец уже прощается с ним.
На улице Ришка вспоминает, что отец так ничего и не узнал о Ларисе и Яшиной бабушке. Значит, все остается по-прежнему. Он не может с этим мириться. Он возвращается, подбегает к отцу — тот медленно идет к дому по дорожке — и заглядывает в его лицо умоляющими черными глазами.