Хотя… если придется, черт знает, что в итоге выберу.
Черт?
Или… даже я сам знаю, но боюсь… всё еще… признаться себе?
Не готов услышать правду…
Глава Семьдесят Седьмая
(МАРАТ)
Мысли так глушили голову, что я и не сразу сообразил, услышал, что Эльза подошла к нам.
Женщина застыла на входе беседки и растерянно смотрела на нас
(не ожидала, наверно, увидеть двух "врагов", смиренно сидящих на одном поле).
— Что? Что с ней? — вмиг сорвались мы с места, и едва ли не в один голос проговорили эти слова.
Усталость, печаль и боль тяжелым отпечатком лежали на ее лице, отчего вряд ли можно было ожидать хорошие вести.
— Мальчик, кило двести. Живой, здоровый, но его сразу поместили в инкубатор…
— А Патти?
— В ужасном состоянии… — слезы, слезы вмиг сорвались с ее глазах, пугая меня еще больше.
(забыл, как дышать)
— Что с ней??
— У нее сердце останавливалось. Спасли…
… но как надолго — никто не знает.
Сейчас Патти под капельницей… Врачи говорят, что всё страшное уже позади, да только, судя по ее виду…
… в общем, я не знаю…
… не знаю, что и думать.
— К ней пускают?
(едва слышно, мертвым голосом прошептал я)
— Нет, пока нет. Пусть отдохнет, Марат. Ей нужно…
— А малыш? Когда его можно будет увидеть?
— Фернандо, не знаю…. не знаю. Честное слово. Может, завтра…. а может…
(слезы, ее слезы еще сильнее потекли с глаз — и та не сдержалась, громко разрыдалась, нервно давясь накатом истерики…)
Живо подхватил за локоть, помог присесть на лавку.
— Спасибо.
— Успокойтесь. За ней следят лучшие врачи.
— Знаю, Марат. Знаю, что не без твоей помощи нам так постоянно "везло". Но… я всё равно… очень боюсь.
(шаги, шаги — и Ферн неспешно покинул сквер)
Ну и уходи, уходи от греха подальше — иначе… очередная такая стычка, как была у нас ранее, вряд ли следующий раз закончиться… безобидно.
И снова отговорки Лив, и снова запреты навестить мою Патти.
Да и сам понимаю — ни к чему затевать лишний раз скандал, нервотрепку.
Но, наверняка, это было лишь мое оправдание.
Оливия же боялась, что я поддамся чувствам и сделаю… что-то ужасное, "неправильное", "непоправимое"…
Прости, сестр, а… но жизнь Патриции мне дороже своей. И в это ты права.
Я давно уже решил, и… если выхода другого не будет — сомневаться не стану.
… эту ночь я провел в больнице. Околачивался, как маньяк по темных аллеям, спал в машине…. но порог ее палаты так и не переступил.
Я даже застывал у ее двери, меряя своими вдохами ее дыхание, я прислушивался к звукам, тихому биению родного сердечка — и лишь в те миги… по-настоящему оживал.
Я боюсь, впервые в жизни… я невероятно боюсь, да так… что проще сразу умереть, чем все это… пережить.
С утра врачи уверили всех "близких и родственников" семейства Грэм, что угроза миновала, и состояние "роженицы" стабильно.
Малыш в порядке, так что… выдохнуть можно спокойно.
Малыш.
За всю эту ночь я вспоминал его лишь несколько раз,
и то… лишь как часть Патти.
Но…
… черт, я только теперь понял, осознал этот факт: РЕБЕНОК РОДИЛСЯ…
— Эльза, вы уже видели малыша? Когда, где я могу…?
— Туда с трудом пускают.
— Мне очень… нужно.
— Марат, понимаю, но… ты же…
(разворот, спешные шаги — и чего это я начинаю тут рассусоливать? нужно будет — и всю больницу на уши поставлю…)
Бог мой… эти маленькие ножки, эти крохотные ручонки…
Сердце мое сжималось от восторга, когда я видел эту… необычную, невообразимую… милейшую картину.
Кожица его была… непривычно ярко-розового цвета, поморщенная, отчего он немного смахивал на старичка. Но никого, никого прекраснее я не видел на всем белом свете.
…такой трогательный, милый, хрупкий.
Родной…
Если хорошо прислушаться, можно было даже уловить тихое биение сердечка…
взволнованного, испуганного…. но уже такого упрямого. Оно колотилось, как сумасшедшее, словно из последних сил пыталось удержать на себе покрывало жизни,
… и что выходило довольно-таки успешно, несмотря на все преграды, помехи и угрозы — отстаивало право этого человечка быть, существовать на белом свете.