— Который теперь час? — спросил я.
— Десять, — уверенно ответил Спирин.
— Утра или вечера?
— По-моему, утра, — на этот раз с сомнением в голосе протянул Иван Тимофеевич.
— А по-моему, вечера. Мы спали часов двадцать, не меньше.
— Нет, не может быть. Сейчас должно быть утро, — вмешался в разговор Бабушкин.
— Откуда ты знаешь, что утро? Как ты это определил? Научи нас, ведь ты старый полярный волк, — пристал я к Бабушкину.
— Кажется, утро, — ответил он, — впрочем, я не уверен. Знаю только одно: мы спали крепко и долго.
Так мы и не решили, что сейчас — утро или вечер, день или ночь. Только по радио можно было точно определить время, а у нас испортилась радиостанция.
— В первое время, когда попадешь на Крайний Север, — рассказывал нам Бабушкин, — трудно привыкнуть к тому, что солнце светит беспрерывно. Человек не в состоянии уснуть, его мучит бессонница. Наконец, на вторые или третьи сутки, сваливаешься на койку и спишь как убитый. Как-то после долгой изнурительной работы один из участников зверобойной экспедиции решил отдохнуть. Было одиннадцать часов ночи. Он спустился в свою каюту, зажег электрическую лампочку, чтобы создать иллюзию вечера, и с книжкой лег на койку. Вскоре он заснул. Через некоторое время проснулся и подумал, что не годится спать в одежде. Часы показывали двенадцать, он решил, что проспал только один час. Разделся, снова заснул и проспал до десяти часов. «Надо вставать, — сказал он, — поспал достаточно — одиннадцать часов». Оказалось, однако, что он проспал двадцать три часа. Вот что делает незаходящее полярное солнце! — закончил, улыбаясь, Бабушкин..
Михаил Сергеевич любил и умел рассказывать, а самое главное — ему было что рассказать.
Шестнадцать суток жили мы на льдине у Северного полюса, ожидая сначала прилета остальных самолетов экспедиции, а потом погоды, и все это время не уставали слушать рассказы Бабушкина. Бывало, заберемся в кабину самолета, закурим п кто-нибудь попросит:
— Расскажите, Михаил Сергеевич, как вы начинала летать на Севере…
Бабушкин не заставлял себя просить вторично. Многое из того, что говорил Бабушкин, запомнилось. Несколько пет спустя об одном из его приключений я написал рассказ. Привожу его здесь полностью.
Люди на льдине
Короткий зимний день медленно угасал. Хмурое северное небо и студеное море стали неотделимы друг от друга. В избах беломорского села Койда засветились огоньки. Они светили недолго и потухли. Село заснуло. Непроглядная тьма окутала и небо, и землю, и море.
В середине ночи проснулись все койдинцы. За стенами их прочно, на долгие годы, срубленных изб ревел и бушевал ураган. Все кругом содрогалось, как в лихорадке. Загромыхали по замерзшей земле железные листы, сорванные с крыши дома местного богатея — прасола. Вспенилось море, волны кидались на берег, как бешеные звери. К разбойничьему свисту бури примешивался гул отдаленной пушечной канонады. Это свирепый ветер гнал ледяные поля, и они с грохотом сталкивались и ломались.
Первыми, кого разбудила буря, были родные зверобоев, ушедших на промысел тюленей в море. Закричали внезапно проснувшиеся дети. Громко заплакали женщины. Старики зажгли лампады у икон и властно приказали:
— Молиться!
Все встали на колени. Люди, охваченные горем и отчаянием, читали молитву о «плавающих и путешествующих». Они просили небо, чтобы море вернуло им мужей, отцов, братьев, которые уплыли вчера и неизвестно, вернутся ли когда-нибудь. Море, дающее им хлеб насущный, не знает пощады, оно похитило у них уже многих близких.
Село Койда стоит на голом берегу у горла Белого моря, сурового п коварного. Все юноши и мужчины села — зверобои. Смелые охотники зимой на тяжелых лодках или парусниках плавают в движущихся льдах, ежечасно подвергаясь смертельной опасности. Осторожно они подбираются к лежбищам тюленей, выходят на льдины, и начинается «зверобойка». Промысловики неделями живут на льдинах, ночуя под опрокинутыми лодками. Опасен и тяжел их труд, дающий скудное пропитание. Другого промысла здесь и не могло быть. Заниматься хлебопашеством нельзя — кругом унылая тундра, низкорослый лес, мох да гранитные валуны…
…Буря стихла к утру, когда неяркое северное солнце показалось на хмуром небе. На смену буре пришла пурга. Ничего не было видно, кроме сталкивающихся друг с другом вихрей сухой снежной пыли.
На берег вышло все население Койды. Молодые женщины с детьми на руках, закутанными в теплые платки, сгорбленные старухи, старики, с длинными посохами в руках, присмиревшие подростки. Когда проходил снежный шквал, все напряженно вглядывались в горизонт, как будто пытаясь там увидеть своих кормильцев. Но вновь налетал слепящий снежный смерч. А чуть светлело, люди снова молча смотрели вперед, по ничего не видели, кроме серого неба, свинцовых волн и медленно плывущих льдин.