Естественно, это из Нью-Йорка пробивался ее муж. Августин приготовился к перебранке.
– Что происходит? – закричал Макс.
– С Бонни все в порядке, она спит.
– Отвечайте!
– Она несколько раз вам звонила, потому что была не в состоянии лететь…
– Пожалуйста, разбудите ее. Скажите, это важно.
Ожидая, Макс припомнил весь напрочь испорченный, долгий и неблагодарный день. Пресс-конференцию Национального института здравоохранения, заявившую об опасности сигарет «Мустанг», транслировали «Си-эн-эн», «МТВ» и прочие крупные телекомпании. Разумеется, затем последовали весьма колкие монологи теле- и радиоведущих. Особенно сволочной комментарий прозвучал у мудрил с МТВ – он бил прямо по молодым курильщицам, на которых и строился маркетинговый расчет. Утром ожидались передовицы в «Таймс», «Уолл-стрит Джорнал» и «Вашингтон Пост». Слово «катастрофа» слишком слабо характеризовало ситуацию: упертый президент фирмы «Даремские Бензин, Мясо и Табак» категорически настаивал на полном эмбарго на размещение рекламы в изданиях, опубликовавших исследования НИЗ, что означало – во всех газетах и журналах Соединенных Штатов. В «Родейл и Бернс» царила похоронная атмосфера, поскольку в случае отмены печатной рекламы агентство теряло миллионы долларов. Макс полдня пытался связаться с президентом фирмы «БМиТ», находившимся в Гвадалахаре, где ему трижды в день делали инъекции гомогенизованной бараньей спермы, чтобы приостановить развитие злокачественных опухолей в легких. Сотрудники клиники сказали, что президент звонки не принимает, и отказались соединить Макса с палатой старого сумасброда.
Мало того, теперь Максу приходилось возиться со взбалмошной и упрямой женушкой во Флориде.
– Дорогой? – осипшим со сна голосом сказала Бонни.
Макс вцепился в трубку, как в шею извивающейся гремучей змеи:
– Объясни наконец, что происходит?
– Прости, мне нужно еще несколько дней.
– Почему ты не в мотеле?
– Я тут заснула.
– С черепами? Господи, Бонни!
Когда Макс сильно волновался, он придушенно хрипел, как – сравнение коллег – астматик на стимуляторах. Естественно, думала Бонни, муж расстроился, узнав, что она с Августином. Пытаться что-то объяснить бессмысленно, она и сама еще не разобралась. Пробовала соблазнить мужчину – это Бонни четко сознавала, а как объяснишь стремление отправиться неведомо куда с губернатором и нежелание возвращаться домой к началу семейной жизни?… Все так перепуталось.
– Мне все еще нездоровится, Макс. Наверное, переутомилась.
– Поспала бы в самолете. Или хоть в мотеле.
– Хорошо, дорогой, я сниму номер.
– Он не приставал?
– Нет! Он истинный джентльмен, – отрезала Бонни и подумала: тревожиться надо из-за меня, дружок.
– Я ему не доверяю. – Макс заговорил своим обычным звонким голоском, что свидетельствовало о благотворном снижении кровяного давления.
Бонни решила, что теперь мужу стоит и напомнить: если бы не Августин, он бы еще томился у похитителя. После этого на другом конце провода повисла тяжелая пауза. Наконец Макс сказал:
– Что-то в нем не так.
– Ага, но вполне нормально, Макс, мчаться за сотни миль, чтобы снимать разрушенные дома и плачущих малышей.
Краем глаза Бонни заметила Августина. С озорной ухмылкой он достал три здоровенных грейпфрута и стал ими жонглировать, пританцовывая босиком по кухне. Бонни зажала рот, чтобы не фыркнуть в трубку.
– Завтра я вылетаю в Мексику, – сказал Макс. – По возвращении надеюсь увидеть тебя дома.
Бонни следила за летающими цитрусами.
– Конечно, я приеду. – Обещание прозвучало так анемично, что муж вряд ли поверил. Бонни окатила волна грусти. Макс не идиот, наверняка понимает – что-то не так. Бонни глубоко вздохнула. Августин выскользнул из кухни, оставив ее одну.
– Бонни.
– Да, милый?
– Ты не спрашиваешь, зачем я лечу в Мексику?
– В Мексику, – задумчиво повторила Бонни и подумала: он уезжает в Мексику. Но вслух спросила: – Надолго, Макс? – И еще мысль: что за странная, безрассудная женщина поселилась в моем теле?
Авила не рассказал жене о душераздирающем происшествии с распятием, поскольку супружница, увидев в том божественный знак, растрезвонила бы о нем всем соседям. Как-то раз на оладье с джемом из бойзеновой ягоды она разглядела лицо Девы Марии и обзвонила все телестанции Майами. Можно представить, куда ее занесет после истории со львом.
Закрывшись в ванной, Авила перевязал пульсирующую болью руку и стал ждать, когда жена отправится в магазин. Но вот горизонт очистился, и он, прихватив из гаража лопату, прокрался на задний двор и выкопал пластиковую банку с деньгами, зарытую под манговым деревом. Здесь хранилась доля шурина от маленькой аферы с марихуаной. Ныне шурин пребывал в тюрьме за многочисленные, но не связанные с травкой преступления, и Авила с женой обещали присмотреть за денежками до его освобождения, ожидавшегося где-то на рубеже веков. Очень не хотелось брать тайком сбережения родственника, но случай был крайний. Если Гар Уитмарк немедленно не получит свои семь штук, он обратится к властям и с извращенным наслаждением швырнет Авилу за решетку. В глазах инспектора Уитмарк был очень влиятельным человеком.
Невзирая на боль в пробитой руке, Авила вгрызся в землю. Его подстегивала сладковатая вонь сгнивших манго, а также страх, что незвано может заявиться кто-нибудь из многочисленной жениной родни. Нельзя, чтобы кто-то узнал, как его обобрал собственный подельник. Благополучно выкопав банку, Авила снял крышку, отсчитал семьдесят отсыревших стодолларовых купюр и сунул их в карман. Но что-то показалось не так – вроде бы денег в тайнике стало меньше. Торопливый пересчет подтвердил подозрение – не хватало четырех тысяч.
Суки драные! – вспылил Авила. Опять просадили в казино! У жены с тещей игра становилось болезнью.
Он бы с наслаждением всыпал этим бабам, но тогда откроется и его нелегальное проникновение в тайник. Удрученный Авила зарыл банку, прикрыв раскоп палыми листьями и скошенной травой. Потом отправился в офис Уитмарка, где его, как простого батрака, полтора часа промариновали в вестибюле.
Наконец секретарша пригласила его в кабинет Гара Уитмарка, и Авила сам испортил все шансы на культурную беседу, когда спросил строительного магната, что за хреновина с его черепом: грибок или что? Авила, никогда не сталкивавшийся с пересадкой волос, не хотел показаться невежливым, но Уитмарк взорвался. Он повалил визитера на пол, выхватил у него семь тысяч и, наступив ему на грудь коленом, извергнул поток брани. Уитмарк был мужчина не крупный, но мускулистый – результат частых посещений загородного теннис-клуба. Авила предпочел не сопротивляться – он обдумывал реальность судебного иска. Уитмарк с бешено выпученными глазами ругался до изнеможения, но ни разу не ударил инспектора. Нет, он поднялся, оправил лацканы итальянского пиджака, подтянул галстук и вручил потрепанному жулику подробную смету от компании «Кровля Килбрю» на сногсшибательную сумму в 23 250 долларов.
Удрученный Авила не особо удивился, что Уитмарк выбрал лучших и самых дорогих кровельщиков в Южной Флориде. И самых честных. У Авилы сохранились неприятные воспоминания о том, как он, будучи пройдохой инспектором, несколько раз пытался растрясти бригады Килбрю на откупные, но его взашей гнали со стройплощадок, как скунса. Килбрю, как и Уитмарк, был в городе большой шишкой.
Авила сделал вид, что изучает смету, а сам обдумывал дипломатичный отказ.
– Работы начинаются со следующей недели, – сказал Уитмарк. – Так что поскреби по закромам.
– Господи, у меня нет двадцати трех штук. – Ну вот и сказал.
– Я сейчас зарыдаю. – И Уитмарк клацнул зубами.
С вялым возмущением Авила взмахнул бумагой в забинтованной руке.