Щелкунчик скорбно смотрел на круги, расходившиеся там, где булькнул ключ.
На 905-м шоссе они останавливались только раз, чтобы Сцинк подобрал с асфальта раздавленную гремучую змею.
– Только не говорите, что на вкус она – чистая курица, – усмехнулась Эди.
Губернатор, свернув у ног кольцами безвольное тело змеи, прикинулся обиженным. Эди слишком цинична для такой красивой женщины, сказал он. Потом оторвал у змеи погремушки и преподнес Эди как сувенир.
– Всю жизнь об этом мечтала, – сказала та и сунула подарок в пепельницу.
Машину они бросили, и Сцинк соорудил из смолистой сосновой ветки факел. Почти два часа он вел компанию под тенистыми кронами платанов, сумаха, пальм, фиговых и красных деревьев. Щелкунчика губернатор нес на плече, как мешок с овсом. В одной руке он держал факел, в другой – чемодан. Эди шла следом по узкой тропке, на которой не разминулись бы и кролики. За ней двигалась Бонни, а замыкал шествие Августин, несший, по указанию Сцинка, ружье и блокиратор. Пистолет он сунул за ремень.
Наконец они вышли на небольшую опушку с кострищем, обложенным закопченными камнями, посередине. Чуть в стороне стоял дряхлый микроавтобус с пятнами ржавчины, выцветшей оранжевой полосой и разбитой красной мигалкой на крыше. Бонни с Августином подошли ближе и опознали в нем старую машину «скорой помощи» округа Монро, установленную на шлакоблоки. Августин открыл заднюю дверпу и выразительно присвистнул: машина была забита книгами.
Губернатор свалил Щелкунчика на землю и прислонил к шершавому стволу дерева. Потом прошел к другому краю опушки, раскидал ногами листья и валежник, под которыми обнаружился защитного цвета брезент. Сцинк порылся под ним и вернулся с жестянкой панировочных сухариков, банкой растительного масла, пятигаллонной канистрой питьевой воды и армейским средством от комаров, которое и передал спутникам.
Он стал собирать хворост для костра, и Эди его спросила:
– Где мы?
– Нигде.
– Зачем?
– Потому что лучшего места быть не может.
Все собрались посмотреть, как Сцинк разделывает змею. Эди удивилась, до чего ловко эти огромные руки управлялись с ножом.
Костер разгорелся. Августин притянул к себе Бонни и зарылся лицом в ее шелковистые волосы. Он успокаивался – в огне потрескивал хворост; где-то далеко на проводах ухала сова; в темноте фыркали и возились еноты; свистели крылья козодоев, гонявшихся за мошкарой над вершинами освещенных пламенем деревьев. Единственной диссонирующей нотой был оцепенелый храп Лестера Маддокса Парсонса.
Дождь на время прекратился, воздух посвежел. Августин ни на что не променял бы чудные Крокодильи озера теплой сентябрьской ночью. Он тихонько поцеловал Бонни, не строя никаких планов, и велел себе не думать о Максе, который завтра прибудет за своей молодой женой.
Сцинк снимал со сковородки куски змеиного мяса. Будет невежливо не оставить кусочек Щелкунчику, насмешливо сказала Эди. Губернатор ответил, что не собирается осквернять память погибшего пресмыкающегося.
И попросил Августина принести блокиратор.
Отвернувшись от спутников, он приладил устройство ко рту Щелкунчика, раздвинув тому посеревшие тонкие губы. Наверное, процедура была бы физически невозможна, подумала Бонни, если бы перекошенная физиономия бандита уже не напоминала морду доисторического ящера. Потом все молчали.
Наконец Щелкунчик ошалело забулькал.
– Лестер! – склонился к нему Сцинк.
– Ааыыыхххх.
– Лестер Маддокс Парсонс!
Веки Щелкунчика дрогнули. Губернатор попросил Августина принести ведро воды, чтобы разбудить эту жалкую сволочь.
Совершенство розово-оранжевого рассвета не улучшило настроения Эди. Одежда липла к грязному исцарапанному телу, жарко, во рту пересохло. Никогда еще Эди не чувствовала себя такой несчастной. Хотелось плакать, рвать на себе волосы и визжать. Устроить сцену. Но больше всего – убежать, только это невозможно. Дикая природа своими шорохами и тресками обложила ее со всех сторон не хуже двенадцатифутовой тюремной стены с колючей проволокой поверху. Руки-ноги не скованы, губернатор не держит у ее головы пистолет, и вроде бы ничто не мешает побегу. Кроме мрачной уверенности, что ей отсюда не выбраться. Она непременно заблудится, умрет от голода, и ее истощенное тело, разорвав на части, сожрут крокодилы, гремучие змеи и прожорливые тропические муравьи. Перспектива безымянной смерти в болотах оскорбляла достоинство. Эди не хотела, чтобы ее побелевшие на солнце косточки обнаружили охотники, рыболовы или орнитологи, а потом, отпуская шуточки, складывали бы по кусочкам студенты-медики и следователи, идентифицируя ее личность по детским рентгеновским снимкам зубов.