Звук дыхания не понравился бы и самому беспечному оптимисту — неровный, с хрипами и сипами.
«У него нет бороды, — храбро напомнила себе Айка. — И душить меня он не будет, это незаконно».
Стало поспокойнее — получилось даже с первого раза попасть в замочную скважину.
Дрянь в комнате успела затянуть весь потолок и хищно свесилась к кровати, сворачиваясь вокруг шеи спящего петлёй, но больше всего напугало Айку не это, а то, что Михаил был бледен, как студент перед сессией, на оклик не отозвался и на включённый свет не отреагировал.
Температура у него оказалась под сорок.
Он и проснуться толком не сумел — послушно вытерпел присутствие градусника под мышкой, затем проглотил таблетку и выпил невкусный лечебный чай. Айка дождалась, пока лекарства подействуют, а потом намочила мягкое полотенце, хорошенько отжала и начала вытирать липкий лоб, руки и горло.
Выражение глаз у Михаила постепенно становилось осмысленным, но каким-то странным. Чем именно — Айка понять не могла, но на всякий случай держалась осторожно и помнила о Синей Бороде. Но, когда уже собралась вставать и уходить, почувствовала хватку на своей руке.
Отступила машинально — и под ногой хрупнули очки.
Своевольные брови у Михаила дёрнулись.
— Алла, вы ведь понимаете, что теперь будет, — сказал он жутким спокойным голосом. — Зачем вы вообще приехали?
И что-то такое у него происходило в голове, наверное, потому что притихшая дрянь на потолке зашевелилась вновь и начала медленно собираться в огромную «губку» над кроватью. У Айки в мозгах от этого тоже щёлкнуло, и стало вдруг тоскливо-тоскливо, обидно-обидно.
— Потому что дрянь, — сказала она честно. В горле стоял комок.
Брови у Михаила недоумённо сдвинулись к переносице:
— Что?
Айка сглотнула.
Ну вот, сказала — а зачем? Чтоб он её теперь в психушку упрятал, после швабры-то и мышей?
— Потому что дрянь, — повторила она упрямо. — Её везде много. В электричках вечерних — особенно. Она на людей нападает, жрёт их. А они потом вешаются или под поезд кидаются, только ботинки торчат… Пустите, а?
Михаил, кажется, её не слушал.
— И всё-таки — почему?
Айка стыдно хлюпнула носом. Щёки жгло, диафрагму словно скрутило, точно дрянь уже спустилась с потолка, окутала тело и начала потихоньку раздирать.
Смотреть наверх было страшно.
«Если скажу — он вообще со мной разговаривать больше не будет».
— Она у вас в кабинете была. Каждый день после того иска. А вы потом пропали… Я испугалась. Извините.
Михаил смотрел ей в глаза, не моргая. И Айке вдруг подумалось, что без очков, наверное, он плохо видит — только размытое пятно, которое хлюпает носом и несёт бессмыслицу.
«Стыд какой».
А потом он сжал руку ещё крепче и сказал:
— И вы меня даже не поцелуете?
Айка хотела врезать ему сырым полотенцем, но вспомнила про температуру, бред и галлюцинации — и сдержалась. Вместо этого наклонилась, прикоснулась губами к мокрому прохладному лбу и отпрянула. Михаил отпустил.
— Как покойника, — сказал он ровно.
А на неё навалилась такая тоска, словно дрянь вдруг рухнула ей на плечи, забила горло, задушила. Айка хлопнула себя ладонями по щекам — и опрометью кинулась из комнаты. Захлопнула дверь, метнулась в гостиную и забилась в щель между диваном и креслом, перетянув одеяло на себя.
Михаил из комнаты так и не вышел.
Айка ранним утром тихо-тихо оделась, с трудом разобралась с замками и уехала на первой электричке, увозя на своих плечах всю дрянь из его квартиры.
Как ни странно, вагон не пустовал. Аккурат посередине, у окна сидела та самая женщина с вязанием. Айка села напротив неё и угрюмо произнесла, стараясь не расплакаться:
— Дурацкие у вас советы.
Женщина посмотрела, как всегда, хмуро, но ответила наконец:
— Неужели?
— Угу. — Айка подтянула колени к груди, бессовестно упираясь пятками в сиденье. — Я вот не стала просто смотреть. И только хуже получилось.
— Неужели? — повторила женщина уже насмешливо. Затем выдернула спицы из вязания, затянула нитки и вручила ей разноцветный носок для великана: — Вот, подержи.
И вышла.
Только не по коридору между сиденьями, как положено, а прямо в окно, сквозь стекло, в серую хмарь, в снег с дождём, в долгий-долгий перегон между двумя городами.
Вязаный носок был тёплым и настоящим.
Дома Айка умылась, прорыдалась и решила, что на работу не вернётся, потому что смотреть теперь Михаилу в глаза никак не получится. Только не после дурацких ночных откровений. Он, конечно, добрый, в психушку её не отправит, но всё же, но всё же…