В небольшой общей прихожей, которую зажимали между собой шкаф для верхней одежды и крошечная выгородка совмещённого санузла за отдельной тонкой дверцей, было темно и тихо, но из обеих комнат пробивался свет. Левую дверь с литерой «А» он толкнул без стука — оказалось не заперто.
Комната была поменьше его, но с почти такой же обстановкой. Ковёр только не серый, а синий, хотя… Свой он после выписки не видел, кто знает, какой он на самом деле!
— Сеф? — Ева, сидевшая за столом, обернулась и не сдержала изумления в голосе, увидев его. — Ты не рано ли? Мне говорили, ещё несколько… — Она запнулась, а он молча шагнул внутрь и прикрыл за собой дверь. И запер, благо ключ торчал в замке. — Ты чего? — пробормотала растерянно.
— Поговорить, — он неопределённо пожал плечом и, подойдя к неубранной постели, тяжело опустился на край. Сидеть было проще, чем стоять. — Твоя проблема решилась?
— Да, удалось… совместить, — слегка поморщилась Ева.
Воспоминание было не из приятных. Это ритуал и его подробности она не помнила, зато очень хорошо — пару часов после, когда сначала не знала, как пережить сильнейшее головокружение, слабость и рвоту, а потом — ещё и панический страх за жизнь Серафима, над которым в это время колдовали целители.
— Хорошо, — кивнул он. Помолчал, обвёл комнату новым взглядом, потом перевёл его на Еву. — Спасибо. Ты спасла мне жизнь.
— Я нечаянно, — кривовато улыбнулась она и заставила себя отвести глаза.
Это было сложно, хотя Ева изо всех сил старалась не пялиться. Она слишком соскучилась и слишком хотела увидеть Серафима, поверить наконец, что он действительно выжил и стремительно идёт на поправку. Бледный, осунувшийся, но болезнь всё равно не сумела его испортить, лишь скулы заострились, придав чертам больше чёткости и хищности.
Но взгляды, её тоска — это всё ерунда, привычное. Она не понимала, зачем Дрянин пришёл. Вряд ли затем, чтобы обвинить в чём-то и сдать полиции, а что ещё?.. Не понимала и терялась в догадках. Тем более, высказавшись, он умолк, только сверлил непонятным взглядом и — не уходил.
Вязкая тишина давила на уши. Густая, тяжёлая, и Ева очень скоро не выдержала:
— Что думаешь делать дальше? Учиться?
— Чему? — нахмурился он.
— Тебе не сказали, что ли? — изумилась она. — У тебя обнаружился дар потусторонника. Ничего чрезмерного, в потенциале — крепкая середина. Но это гораздо лучше, чем слишком сильный.
— К слову не пришлось, — ответил Серафим, мысленно пообещав себе дать в ухо Ланге, который заходил, трепался обо всём, но об этом не упомянул ни разу.
— А то можно здесь же остаться. — Калинина неуверенно улыбнулась, а он вновь состроил недовольную гримасу.
— Я об этом не думал.
— Ну да, если до сих пор не знал… — Она вздохнула.
Опять повисла тишина, и на этот раз женщина уже разозлилась. На себя за это чувство неловкости, на него — за то, что явно ничего похожего не испытывал. За то, что окончательно перестала понимать происходящее.
За то, что больше всего хотелось сейчас обнять его, прижаться к груди щекой и рассказать, как она рада, что он жив.
— Да, я же совсем забыла! Надо тебе отдать. Он, конечно, вряд ли сейчас пригодится, но всё равно… — Ева суетливо выдвинула ящик стола и достала завёрнутый в платок артефакт. Подошла, протянула руку. — Подобрала там, в подвале, машинально. Платок чистый, не волнуйся… Ты чего? — осеклась, потому что сухие длинные пальцы крепко сомкнулись на запястье.
Сеф молча забрал платок, не глядя сунул в карман куртки, но руку не выпустил. Больше того, настойчиво потянул к себе, второй ладонью накрыл затылок, надавил, вынуждая наклониться, и поцеловал. Сразу — уверенно, так, как обычно, и одновременно — не так, потому что она успела привыкнуть и к острым зубам, и к узкому языку.
В первый момент Ева замерла от растерянности, потом от неё же — податливо обмякла, стекла на его колено. Сеф тут же выпустил её руку, чтобы обнять за талию и прижать крепче.
Тут женщина наконец опомнилась. Ответила на поцелуй — жадно, охотно, обняла широкие твёрдые плечи. Скользнула ладонью ему на затылок, запуталась пальцами в густых светлых волосах… и окончательно забыла обо всех сомнениях.
Вернуться в реальность заставило ощущение неправильности. Под расстёгнутой рубашкой мужчины её пальцы споткнулись о шершавую поверхность пластыря. Ева вздрогнула от неожиданности, прервала поцелуй и отстранилась — настолько, насколько позволили его руки. К этому моменту она уже сидела верхом на бёдрах Серафима в распахнутом халате, который совершенно не мешал его рукам ласкать желанное тело.