— Садитесь, — проскрипела хозяйка и сама, подпахнув халат, присела на край кресла. — На диван садитесь, только пыль стряхните. Это от книг пыль, благородная, — она раздумчиво пожевала тонкими бескровными губами и сообщила: — Раньше-то Глафира каждый день сметала ее, Арюша очень следил за этим. Теперь не то. Померла Глафира, скоро три года, как померла. Всех я, дура старая, пережила. А зачем? Ну ничего, скоро книги продам, и пыли не будет. Ничего не будет. Вы сели там, я не вижу? — вдруг забеспокоилась она.
— Сели, Анна Николаевна, сели, — отозвался Северин, направляясь к дивану.
— Тогда говорите, зачем пожаловали.
— Благодаря Ольге Васильевне Троепольской нам стало известно… — начал Стас, и я высоко оценил это дипломатическое начало, — что вас обворовывают какие-то молодые проходимцы, — тут он замолчал выжидательно.
Но старушка молчала.
— Это так, Анна Николаевна? — переспросил Стас, но, снова не дождавшись ответа, почти крикнул: — Вы меня слышите?
— Слышу, слышу, — недовольно ответила хозяйка. — Я слепая, а не глухая. Ну, Ольга! Хорошая ты, но с перехлестом! Надо же, милицию вызвала!
— Так это правда?
Анна Николаевна снова пожевала губами.
— Откуда мне знать? Ольга говорит: воруют они, а у Альберта спросила я, так он такую сцену закатил, книги оставил, убежал, кричал, что не придет никогда больше после такого оскорбления…
— Пришел? — невинно спросил Северин. — Позвонил… Я, говорит, знаю, что вы без меня пропадете. А тут Ольга как раз у меня случилась, схватила трубку и говорит: приходи, говорит, но только при мне. Но недолго, говорит, ходить тебе осталось. Это она на то, значит, намекала, что я книги-то в музей собралась продавать.
— Давно все это было, Анна Николаевна? — спросил я. Она повернула в мою сторону лицо с невидящими глазами.
— Да разве я помню? Моя жизнь какая? День да ночь — сутки прочь. Ах! — вдруг оживилась она. — Это в тот день было, когда она этого товарища приводила, из музея.
— А больше с тех пор этот Альберт вам не звонил?
— Не помню, — подумав, ответила старушка. И добавила без особого сожаления: — Всего не упомнишь…
Северин, видимо, решил, что настало время задавать главные вопросы, ради которых мы пришли:
— Анна Николаевна, вы нам телефончик Альберта не дадите? И второго… Как его зовут?
— Сергеем. А вот телефончиков у меня нет, они мне сами звонят, зачем мне их телефончики?
— Ну, хорошо, — настойчиво гнул свое Северин, — а как они первый раз к вам попали?
— Бог их знает, — устало и равнодушно ответила хозяйка. Ей, похоже, наскучили эти глупые вопросы. — Позвонили, сказали, что насчет книг.
— Но они представились? Сказали, от кого?
— Может, и сказали. Да я запамятовала. Давно это было. Я увидел, что мой друг теряет уже понемногу терпение, и решил временно переменить тему:
— А Ольга как к вам попала?
Перемена, видимо, оказалась удачной, потому что Анна Николаевна впервые за время нашей беседы вдруг заулыбалась.
— Ох, эта Ольга!.. Шальная девчонка! Говорит, услышала их разговор, Алика и Сережи, в магазине услышала. А потом за ними пошла. Нат Пинкертон! Ну надо же! — И сейчас еще, как последней новости, радостно удивлялась хозяйка этому засевшему в памяти воспоминанию. — Прямо в дверь позвонила — здрасте, я ваша тетя! Я, говорит, в газете работаю. Все мне тут прибрала, обед приготовила. А про них все расспрашивала тогда, какую книгу да почем я им продала. Нет, вы только подумайте!..
— А в каком магазине? — спросил Северин. Теперь старуха на звук голоса удивленно повернулась к нему.
— Как в каком? В книжном магазине. Не в рыбном же! — Она снова беззубо заулыбалась собственной шутке.
— Это я понимаю, что в книжном, — бодро, стараясь попасть ей в тон, сказал Стас. — Мне чего интересно? В каком именно?
— А уж это я не знаю, — почему-то обидевшись, ответила хозяйка и подала Северину совет: — Да вы у Ольги спросите! Она скажет.
И тут мне в голову пришла интересная мысль. Я спросил:
— А вы сами, Анна Николаевна, куда носили книги?
— Да тут, рядом, — ответила она. — Из подъезда выйдете и направо. Можно пешочком, можно на троллейбусе одну остановку. На той стороне улицы, вы его сразу увидите. Туда и Адриан Серафимович ходил лет тридцать, покупал, а я уж потом ходила, покуда не ослепла, продавала…
Через четверть часа, поняв, что больше мы от нее ничего не добьемся, мы распрощались с Анной Николаевной, дав ей напоследок твердое обещание в ближайшие дни обязательно прислать к ней Ольгу, которая куда-то пропала, совсем не звонит. Потом мы вышли на улицу, сели в машину, проехали два квартала, развернулись, и Стас притормозил прямо перед большой, полной книг, витриной, над которой из неоновых трубок складывалась надпись: «БУКИНИСТ». Я достал блокнот и сверился с записями. Это был тот самый магазин, где трудилась товароведом Нина Ефимовна Лангуева.
11
— О чем это говорит? — спрашивал меня Северин, корочкой аккуратно собирая подливу с тарелки.
— Ни о чем это не говорит, — ответил я с набитым ртом, верный привычке спорить со своим напарником. На самом деле, истина, конечно, была посередине: наше последнее открытие в равной мере могло оказаться перспективной версией и полным пшиком.
Мы сидели у открытого окна в кафе «Ивушка» и ели не переставая, как только могут есть с утра голодные, за день напахавшиеся, молодые, возбужденные работой мужики. Северин с ходу, не считая закусок, взял нам по два вторых, с серьезным видом объяснив удивленной официантке, что по Малинину и Буренину четыре вторых — это всего лишь две целых.
— Не скажи, не скажи, — благодушно бурчал Стас, наливая себе третий или четвертый стакан морса из запотевшего графина. — Тебе ли не знать: слишком много совпадений бывает только в плохом кино. А у нас с тобой кино хорошее. Высокохудожественное! Ну почему ты, Шурик, такой пессимист? Посмотри, что мы имеем, — с этими словами он перевернул руку ладонью кверху и положил на нее горошинку черного перца со своей тарелки. — Это Троепольская, в комнате которой все перерыто. А рядом мы имеем, — Стас оторвал кусочек от цветной салфетки в центре стола — антикварные книжечки минимум на четырнадцать тысяч…
— Книжечек мы как раз не имеем, — заметил я сварливо.
— Не придирайся, не придирайся, — почти ласково пропел Северин. — И тут же, рядом, на той же ладошке — Лангуева, которая с Троепольской в контрах пребывает и на которую журналисточка материальчик собирала…
Лангуеву обозначил кусочек хлебного мякиша.
— А это бабушка-старушка, — Северин поискал глазами, нашел в вазочке засохший черенок от яблока и положил его к прочим персонажам, — которая, между прочим, много лет ходила в магазин именно к Лангуевой. А это, — на ладонь отправилась сломанная пополам спичка, — наши друзья Сережа-Джим и Алик-Лошадь, которые с переменным успехом таскают-покупают у бабушки книжки и одновременно фигурируют в блокноте Троепольской, которая собирает материал на Лангуеву. Так что нам с тобой, Шурик, остается только прикрыть эту ладошку сверху другой ладошкой, потрясти хорошенько и вывалить фишки на стол!
Все это он натурально проделал, воскликнув: «Вуаля!» Несколько секунд мы оба изучали кучку слипшихся вместе бессмысленных предметов, он — благодушно, я — скептически.
— Ну, хорошо, Чапаев, — сказал я наконец, чтобы его поддразнить. — А почему ты решил, что Троепольская собирала материал именно на примере Лангуевой? И где у тебя доказательства того, что Лангуева знакома с этими книжниками? И как сюда вписывается убитая наркоманка?
Но съевшему сытный обед Северину испортить аппетит было уже невозможно.
— Я чувствую, — провозгласил он, самодовольно откидываясь на спинку стула. — Верь мне, мой юный друг: мы на верном пути к раскрытию этого загадочного преступления!
— Болтун, — сказал я. — Хватит трепаться. Поели — давай решать, что делать. Шесть часов уже.