Приземлившись на гравий, он огляделся по сторонам. Щенка не было видно. Товарный шел и шел за спиной, постукивая на стыках. Кряжистая женщина в оранжевой куртке с ломом через плечо стояла шагах в тридцати, что-то неслышное за шумом поезда кричала Мукасею и энергично махала рукой в сторону приземистых пакгаузов из красного кирпича. Мукасей понял, кивнул и побежал туда.
Там, где он бежал, что-то разгружали и нагружали, с грохотом ремонтировали, варили электросваркой, какие-то люди с закопченными лицами в грязных робах, впрягшись, как бурлаки, волокли неведомо куда огромный громыхающий ржавый короб. Здесь была изнанка, обратная сторона видимой железнодорожным пассажирам жизни. Хвост Мотысика мелькнул между двумя закопанными в землю почерневшими цистернами. «Ко мне!» — крикнул Мукасей, не зная, что еще кричать, но тут из-за какого-то не замеченного сперва железного сарая выполз, пыхтя и пуская облака пара, допотопный маневренный паровозик, и щенок, поджав хвост, метнулся в сторону.
Наконец, миновав заросшую травой, как видно, вышедшую из употребления колею, Мукасей оказался на задворках. Съеденные ржавчиной бочки, клубки спутанной проволоки, горы мусора и отбросов. Мотысик нырнул в щель под грудой черных просевших шпал. Мукасей подбежал и, опустившись на колено, заглянул туда. Два огромных, как ему показалось, совершенно человеческих глаза, полных дикого страха, глядели на него. Господи, подумать только, что испытало это маленькое несчастное существо, оказавшись один на один с таким ужасным, грозящим тысячью бед и опасностей, чужим и непонятным миром!
— Ну, иди сюда, дурень, — с неожиданной для себя самого нежной жалостью позвал Мукасей. Щенок дрожал и не двигался с места. — Да иди же! — настойчиво повторил Мукасей и протянул руку. Щенок зарычал. Мукасей с тревогой взглянул на часы и сказал: — А то хуже будет!
Ухватив за конец поводка, он потащил щенка наружу. Мотысик рычал, скулил и упирался.
— Дурак! — уже разозлившись, прикрикнул на него Мукасей. — На поезд опоздаем! — и дернул так, что щенок вылетел наружу, как пробка, но сразу вжался в землю и замер, ожидая удара…
Проводница уже подняла вагонную площадку и держала в руке желтый флажок. Над ней нависал «деда», из-под руки выглядывала кудлатая голова. Мимо все шел и шел бесконечный товарняк. А когда проплыл хвост последнего вагона, все увидели Мукасея и рядом взъерошенного, перепачканного мазутом, насмерть испуганного щенка.
Дождик тренькал по крыше. Капли косо пересекали мокрое стекло, и казалось, что из темного купе заглядываешь в аквариум, подсвеченный далеким светом фонаря. В аквариуме проплывали неясные тени, невнятно переговаривались за окном путевые рабочие. Состав стоял на очередной станции.
— Скорый поезд Ташкент — Москва отправляется с первого пути, — неприлично громко и гулко в ночной тиши сообщил репродуктор и добавил, когда состав уже нервно дернулся: — Провожающих просим выйти из вагонов.
Кто-то дробно простучал каблуками по коридору, стукнула вдалеке железная дверь. Состав еще раз содрогнулся с лязгом, мимо окна медленно поехал назад фонарь. Кроме Мукасея, все в купе спали. Он на своей верхней полке тоже перевернулся на спину, натянул простыню на подбородок. В дверном зеркале тускло поблескивали бутылки на столике.
И вдруг в это зеркало, как в невод, занесло что-то яркое, сверкающее огнями. На соседнем перроне стояла электричка. Наверное, последняя — народу полным-полно. Картинки чужой жизни, как размытое воспоминание, поплыли перед Мукасеем, отражаясь в зеркале сквозь мокрое окно.
Толстая тетка тянет короткие руки, пристраивая сумки на багажную полку. Размалеванная девчонка с черными браслетами высунулась в окно, подставив лицо дождю. Компания длинноволосых с гитарой. Усталые грибники. Бесстыдно обнявшаяся парочка. Милиционер с оловянными глазами…
Поезд набирал скорость, картинки слились в яркую неразличимую карусель. Вагон подпрыгнул на стрелке, и все пропало, сгинуло, как наваждение. Тьма в зеркале. Только где-то далеко-далеко, в верхнем углу, горит огонек. Мукасей закрывает глаза, но он приближается, растет. Становится костром, пожаром. Стук колес сливается со стуком дождя, с мелким дребезжанием ложки в стакане, становится похож на стрекот винтов. Почему-то теперь Мукасей видит огонь не сбоку, а сверху. Пламя приближается. Уже можно различить, что это горит боевой вертолет Ми-6. Лопасти его еще продолжают крутиться в дыму.
Мукасей выволок на московский перрон свои огромные новенькие чемоданы и остановился, вглядываясь в лица встречающих. Он растерянно вертел головой по сторонам, поднимался на цыпочки, стараясь через головы толпы увидеть своих. Взгляд его мельком скользнул по насупленному лицу высокого крупного мужчины с фигурой бывшего спортсмена. Мужчина не суетился, никого не высматривал в толпе, а просто стоял в сторонке, глядя исподлобья на дверь спального вагона.