Да, думал я, пожалуй, так и было. Утром болты стояли нормальные, иначе они той гонки не выдержали бы. Днем перед редакцией эти типы крутиться возле моей машины не рискнули бы: там всегда полно водителей и прочего народа. Остается только вечер возле Дома журналиста.
Мы отвезли Лику и поехали к дому Светланы. Я вышел, чтобы ее проводить.
— Ты был великолепен, — сказала она, глядя на меня с улыбкой, когда мы ждали лифта. Я взял ее за плечи, притянул к себе и поцеловал. Несколько секунд мы стояли обнявшись. Потом она с коротким смешком отстранилась:
— По-моему, это у тебя что-то вроде эдипова комплекса. На школьной почве.
— Бабушка уехала? — спросил я.
— Пока нет, — ответила она. — Но есть надежда.
По пути домой Феликс спросил:
— Ну и что ты думаешь по этому поводу?
— Все идет по плану, — бодро ответил я. — Похоже, эти ребята решили взяться за меня всерьез.
Но на самом деле никакой бодрости я не испытывал.
22
На воскресенье у меня никаких дел, кроме встречи с Латыниным-папой, не намечалось. Поэтому, проснувшись, я лежал на раскладушке, сладко потягиваясь, бездумно пялясь в потолок и каждой хромосомой ощущая, что никуда не надо спешить, не надо вскакивать, бежать сломя голову, кого-то разыскивать, что-то выяснять, короче, не надо работать. Единственное, о чем стоило поразмыслить, не соснуть ли еще часок-другой.
И тут зазвонил телефон.
— Тебя, — сказал Феликс, передавая мне трубку.
— Здравствуйте, — прошелестело в ней. Я сразу узнал Дину и спросил, внутренне готовясь ко всякому:
— Что случилось?
В этот ранний воскресный час мне очень не хотелось, чтобы что-то случилось.
— Ничего, — ответила она. — Ничего особенного… Просто я вспомнила… У Саши есть еще один приятель. Не школьный, а так, сын каких-то знакомых его отца.
— Вспомнила — и тут же решила мне позвонить? — Я вложил в свой вопрос максимум сарказма, с облегчением откидываясь на подушку.
— Нет, еще вчера, — ответила она потухшим голосом, что, вероятно, означало крайнюю степень смущения. — Но только у вас допоздна никто не отвечал.
Что было делать? Объяснить ей, что именно поэтому и не стоит звонить на следующее утро в такую рань? Я вздохнул:
— Давай рассказывай.
Приятеля звали Никита Долгополов. Его телефона у Дины тоже не имелось, зато она довольно толково смогла описать мне его дом на Большой Бронной, подъезд, вспомнила этаж и даже куда поворачивать, выйдя из лифта.
— А почему ты думаешь, что он может чем-то помочь? — спросил я.
— Не знаю, — ответила она растерянно. — Но вы меня в прошлый раз расспрашивали про его знакомых…
— Спасибо, Дина, — сказал я. — Звони еще, если что. Посовещавшись с Феликсом, я решил, что, хотя встреча с этим Никитой, скорее всего, не сулит ничего, надо подъехать — просто для очистки совести. Тем более мне все равно в Центр.
Но едва только долговязый очкастый парень открыл мне дверь, я понял; эта встреча, кажется, безрезультатной не будет. Потому что в прихожей на вешалке висел генеральский мундир.
Узнав, кто я и что мне нужно, Никита пригласил меня пройти в его комнату. Она удивительно напоминала латынинскую — не хватало только репродукции Шишкина.
Конечно же помочь он ничем не мог. Последний раз Саша был у него примерно месяц назад, а с тех пор они даже не перезванивались: Никита относил это за счет занятости перед выпускными экзаменами. Как говорится, не до музыки.
Да, познакомились они несколько лет назад на почве увлечения музыкой. Вернее, их познакомили — родители. То есть, если точнее, Сашин отец и Никитин дед, потому что родители у Никиты работают за границей и он живет с дедом. А с Виктором Васильевичем дед знаком, наверно, сто лет: у них какие-то коллекционерские дела.
— Постой, постой, — сказал я, делая вид, что вспоминаю. — Мне тут недавно на Петровке рассказывали, что ограбили квартиру какого-то генерала, еще пистолет при этом забрали. Это не он ли?
— Он! — воскликнул Никита, и я увидел, как загорелись его глаза за стеклами очков. — Представляете, я в школе был, дед — в Комитете ветеранов, дома только одна Паша, домработница. А они позвонили в дверь, говорят, срочно откройте: протекаете на нижнюю квартиру. Ну, Паша сдуру и открыла…
— А ты бы не открыл? — не удержался я.
— Открыл бы, наверное, — легко согласился Никита. — Так вот, вошли они, значит, в чулках на голове, двое или трое, Паша от страха не помнит, стали ее вязать. Она — визжать, тогда один ее чем-то тяжелым по голове огрел, и — брык с копыт. Две недели в больнице провалялась.