Кригера живого или мертвого. Одного или с его возможным убийцей.
Вчера в своих многократно повторенных показаниях я, разумеется, упомянул и про них, но как-то вскользь, не придавая им особого значения. Позвонив Сухову, я решил ни о чем не спрашивать его по телефону. Он сказал, что с утра занят, и мы договорились, что я заеду за ним на Петровку в час дня. Потом мы с Громовым поехали к нам в контору.
Увидев меня, Завражный даже вскочил со своего крутящегося места.
— Ну что? — закричал он.
— В каком смысле? — спросил я, стараясь сбить его с темпа. Но это было невозможно.
— Что с материалом? Будет к воскресенью?
Я сделал вид, что прикидываю.
— Видишь ли… — мне неохота было рассказывать ему про все свои злоключения. — Что-то у меня пока осложняется.
Завражный упал обратно в кресло.
— Режешь без ножа, — сообщил он. — Протасов стоит у меня на эти выходные, а больше ничего нет. Сходи-ка в письма, погляди там что-нибудь.
Я честно пошел в отдел писем, и учетчица Вера Максимовна выложила передо мной целую папку, куда складывалось все, что имело отношение к моей теме.
— Неделю не разбирал, — строго сказала Вера Максимовна. — Вон сколько накопилось. Спиши заодно все отклики.
Взяв папку, я направился к себе в кабинет, который делил на двоих с Протасовым, и стал добросовестно разбирать письма. Одни откладывал налево: на них надо было срочно ответить или, сняв копию, переслать их в милицию, в прокуратуру, в исполком и так далее. В основном это всякие жалобы, их нельзя оставить без внимания, но и темы они не дают. Другие письма я, прочитав, складывал стопкой справа. Это так называемые отклики, в которых читатели выражают свое отношение к нашим материалам: ругают, хвалят, возмущаются или благодарят. Кроме редких случаев ответа они не требуют, часто даже бывают без обратного адреса. Но их-то я всегда читаю особо внимательно, потому что там попадаются очень интересные «аналогичные случаи», благодаря которым я написал несколько острых материалов.
Письма разложились на две аккуратные стопки. Посередине не осталось ничего. Ни одного письма, которое, как говорится, «позвало бы в дорогу».
Я пошел и доложил об этом Завражному. Он поднял глаза от стола с бумагами и секунду-другую смотрел, явно не понимая, чего мне надо.
— Ищи, — сказал он. — Думай. Время пока есть.
И снова углубился в бумаги.
6
Ровно в час я остановился напротив знаменитого здания, многократно описанного в детективах. Сухов вышел из проходной не один, а с товарищем, долговязым парнем в клетчатой кепке. Я подумал, что если это тоже сотрудник уголовного розыска, то он совсем себя не бережет: мало того, что виден за версту, так еще и кепочку завел, как у Олега Попова. Сухов сел впереди, а кепчатый, изломавшись, как складной метр, на заднее сиденье. Сухов называл его Вадиком.
— Кепка не мешает? — спросил Вадик, имея в виду задний обзор.
— Мне нет, — ответил я.
На этом обмен любезностями закончился. Мы поехали. По дороге я сказал Сухову о мальчишках и спросил, что он думает по их поводу.
— Проверяется, — ответил Сухов как-то уж совсем неопределенно, и я понял, что меня поставили на место. Дескать, мой номер восемнадцатый, нужно будет, меня позовут.
У кригеровского дома он через плечо сказал Вадику:
— Ты давай в жэк за управдомом, или кто там у них. И пусть понятых захватит. А мы пока поднимемся наверх, разведаем обстановочку.
В полумраке подъезда (в полумрачности, сказал бы я теперь) ничто не напоминало о вчерашней трагедии. Только на дверях первого лифта появилась теперь лаконичная табличка: «Ремонт».
Зато второй стоял на первом этаже. Сухов ткнул кнопку. Двери разъехались, но Сухов остался на месте. Подождав в недоумении, двери стали съезжаться, но тут Сухов сунул между ними ногу.
— А? — спросил он меня, и я согласно кивнул.
— Ну, тогда поехали, — сказал он.
В этих многоэтажных человеческих поселениях жизнь располагается симметрично по обе стороны от двух важнейших артерий: шахты лифта и шахты мусоропровода. Два коридора по четыре квартиры в каждом, и никто не обижен чрезмерным удалением от метрополии.
— Какая, говоришь, у старика квартира? — спросил Сухов, разглядывая наши невнятные изображения в матовом стекле коридорной двери.
— 125-я, — ответил я, не сомневаясь ни на миг, что Сухов сам прекрасно знает какая.
Одно изображение подняло руку. Сухов нажал на кнопку под номером 125.