…Хочу. Но не велика ли цена?
— Не велика! — воскликнула Ишка и захлопала в ладоши: она что, слышит мысли? — Вообще мелочь! Всего лишь сказать несколько слов, попросить, когда придет время. Ну же, соглашайся! И он тебя полюбит. Ты ведь этого желаешь?
— Желаю, да! — выкрикнула Джефранка. — Но я желаю, чтобы он полюбил меня, а не твои чары! Убирайся!
Девчонка поцокала языком, снова облизала пальцы — по ним стекла белесая слюна.
— Глупая княгиня. Если Ворон не проснется, многие умрут. И ты, и твой народ, и другие народы, — она сощурила глаза и неожиданно взрослым голосом процедила: — Соглашайся.
— Я не отправлю Виэльди искать неизвестно что в горы. Он может не вернуться!
— Он вернется. Он не погибнет до тех пор, пока в его жилах — только в его жилах, — течет кровь смерти. Соглашайся!
— Да кто ты такая? Что тебе от меня нужно?
— Ну вот, опять, — вздохнула Ишка. — Вы, смертные, такие одинаковые… Это ваше вечное «кто ты…» Надоело. А что мне нужно, я уже сказала.
— Ладно. Пусть так. Но почему сама не поговоришь с Виэльди?
Ишка надула губы, словно обиделась.
— Он меня не послушает, а я не смогу его заставить. Смерть не властна надо мной, но и я не властна над смертью. Соглашайся! Нужно разбудить Ворона!
— Вот и разбуди, — хмыкнула Джефранка: страх почему-то ее оставил, зато пробудилось любопытство. — Что тебе мешает? Раз уж ты, нечисть, не можешь разбудить божество, то чего ждешь от смертных?
— Божество… — девчонка хихикнула и забормотала: — Ворон — божество… Он и не думал… Ему понравится, что он стал божеством… Наверное…
— Чего ты там лепечешь?! — вообще-то Джефранка услышала слова, но их смысл не дошел до сознания.
— Ничего! — щербатая Ишка растянула потресканные губы в подобии улыбки. — Ты видишь, какая погода стоит? А дальше будет только хуже. Лед, снег, снег, лед… Вы все умрете, а мне придется перебраться за Южные горы! А там люди до сих пор носят шкуры, у них оружие из камня, а дома из веток. С ними скучно… Не хочу отсюда уходить! А если дальше на восток идти, то там хорошие царства, да, но я в них в прошлые разы играла, надоело. Всем плохо будет, если Ворон не проснется.
Джефранка понимала все меньше. Из слов девчонки получалось, что плохая погода из-за Ворона, что дальше будет только хуже, и что разбудить его должен почему-то именно Виэльди… Кровь смерти еще какая-то…
Может, это все-таки сон?
— Почему сама не разбудишь Ворона, если так надо?! — спросила Джефранка.
— Не могу. Я не слабее его, но и не сильнее. А он таких, как я, не подпускает к себе. А из смертных только Виэльди может… — она вдруг прервала сама себя, уставилась то ли на живот, то ли на бедра Джефранки и выплюнула: — Жизнь… Нет, нельзя, слишком рано. — Джефранка опомниться не успела, как Ишка подлетела к ней, растопырила пальцы и на миг прижала к ее животу. Затем отошла и, улыбнувшись, проворковала: — Ну вот, теперь все хорошо.
— Что хорошо?..
— Все, — она подмигнула и требовательно-взрослым голосом спросила: — Ну? Я тебе многое открыла. Теперь соглашайся!
Джефранка долго молчала, наконец ответила:
— Он сам должен решить… Я могу только передать твои слова, но не стану настаивать, не стану убеждать.
— Глупая смертная! — хихикнула девчонка. — А ведь я могу убить тебя прямо сей…
— Моя княгиня! — донесся от замка голос Лакора.
Слава великим духам!
Ишка оскалилась, как хищный зверь, и процедила:
— Мы еще поговорим…
Ее глаза засветились холодным фосфорным огнем, а тело задрожало, растворяясь в воздухе. На мгновение мелькнули серебряные волосы, прекрасное лицо — и все исчезло.
Джефранка без сил упала на камни. Плечи, руки, пальцы тряслись, ноги казались чужими, она их едва чувствовала.
— Моя княгиня! — снова закричал советник. — Ты где?
— З-здесь, — пролепетала она.
Лакор не услышал. Пришлось собрать волю в кулак, справиться с онемевшим языком и все же воскликнуть:
— Я здесь! Помоги мне! Я… я ногу подвернула…
В подземелье пахло сыростью и крысиным пометом, каменные ступени узкой лестницы холодили ступни даже сквозь подошву ботинок. В грязно-желтом свете факелов темный силуэт каудихо казался размытым, будто призрачным. Звук шагов, усиленный гулким эхом, заполнял собою все пространство.
Джефранка шла позади Андио Каммейры и, в отличие от него, старалась идти как можно тише — на цыпочках. Она хотела бы стать и вовсе незаметной, невидимой, слиться со стенами, а вдобавок ненадолго оглохнуть и ослепнуть, чтобы не увидеть и не услышать «ювелира».
Вот незадача! Она всегда избегала смотреть даже на то, как секут нерадивых рабов и слуг, хотя это ну сущая ерунда, обыденность. Теперь же придется наблюдать за пытками…
Длинная лестница закончилась, и каудихо остановился, поджидая Джефранку. Она слегка помедлила, но все же спустилась и подошла к Андио Каммейре почти вплотную.
— Ты готова, княгиня? — спросил он.
— Вроде…
— Тогда идем.
Он повернул направо. Похоже, куда лучше Джефранки знал, в какой стороне подземелья держат главу гильдии — не иначе, заранее выяснил, а может, сам следил, как его запирали. С каудихо станется.
Коридор вывел в небольшое хорошо освещенное помещение. Посередине стоял низкий стол, а возле него в ожидании замерли три стражника: наверное, издалека заслышали шаги и, бросив игру в кости, приготовились встречать посетителей. При виде Джефранки и Андио Каммейры, они поклонились, а седой коротышка выступил вперед.
— Сиятельная княгиня, — пробасил он, глянув на нее и склонив голову в знак приветствия, затем перевел взгляд на каудихо и с таким же почтением сказал: — Доблестный каудихо талмеридов, рад тебя видеть.
— Проведи нас к главе гильдии ювелиров, — велела Джефранка. — И пусть туда же придет палач.
Что ж, Каммейра должен быть доволен: ее голос прозвучал уверенно, она ничем не выдала, что не в восторге от собственного приказа.
Лязгнул навесной замок, заскрежетал засов, скрипнула и отворилась тяжелая деревянная дверь. Стражник ступил внутрь, воткнул факел в кольцо на стене и посторонился, пропуская Джефранку и каудихо.
Нир сидел на кровати, покрытой бурым сукном, и подслеповато щурился на свет. Хорошо, что главу гильдии разместили в приличной камере, а не в такой, где вместо ложа — гниющая соломенная подстилка. Что бы ни говорил каудихо, а негоже держать богатого и влиятельного человека в тех же условиях, что убийц или явных изменников. По крайней мере до тех пор, пока его вина не доказана.
Нир вскочил на ноги и, заикаясь то ли от страха, то ли от возмущения, заговорил:
— К-княгиня, да что… Что же это такое?! К-как так?! Как можно? В чем я виноват?! Ты сама г-говорила, что простила нас!
— А ты утверждал, что угомонишь своих торговцев! — прикрикнула Джефранка. — Они же вместо того, чтобы сидеть тихо, вышли из своих лавок, присоединились к черни и начали оскорблять уважаемого каудихо. Отца князя, моего свекра!
Это, конечно, была не совсем правда: ни Андио Каммейра, ни Джефранка не знали, были среди крикунов торговцы или нет, но и Нир ничего об этом не знал. Значит, ему придется поверить Джефранке на слово. А уж что и как она должна говорить, решили заранее: то есть каудихо решил, а она послушалась.
— Но моя княгиня! — воскликнул «ювелир». — Я ведь не могу отвечать за каждого лавочника!
— Очень жаль, — Джефранка покачала головой. — Но речь даже не об этом. Поразмыслив, я поняла, что ты не сам придумал ту наглую просьбу, с которой явился. Кто-то подговорил тебя, верно? Подкупил. А может, угрожал? Я желаю знать, кто этот предатель.
— Нет! Нет, княгиня! Никто не подговаривал! — Нир всплеснул руками. — Я тогда сказал правду: торговля страдает, вот и…
— Не лги! Талмериды не мешают торговле.